Тишина. Холодная, леденящая, сковывающая тяжёлыми ржавыми цепями — она навалилась сразу и отовсюду, она пробирала насквозь и причиняла невыносимую боль. Она была настолько неестественной, что, казалось, вынырнула из чудовищной бездны, той холодной пропасти, откуда все мы пришли, и куда все мы вернёмся. Впрочем, так наверное и было.
Рана кровоточила, тёплая липкая жидкость мелкими змейками струй стекала на белый, девственно-чистый снег, который тут же обращался во что-то гадкое, омерзительное, противоестественное человеческому существу. Вместе с этой алой жидкостью медленно, но верно убегала во тьму жизнь...
...Её волосы были цвета соломы, а глаза — глаза были бездонными, цвета тёплого июльского неба. Светлые, улыбающиеся, и в то же время какие-то печальные, словно ещё тогда они видели всё то, что только предстоит увидеть. Она пахла скошенной травой, ромашками и мёдом. Это был запах радости, запах жизни. Запах потерянного, и теперь такого далёкого, недостижимого счастья. Когда она смеялась, словно тысячи маленьких колокольчиков начинали свою по-детски наивную песню, словно тысячи маленьких, хрупких бабочек вырвались на свободу.
Она держит его за руку, и они вместе бегут навстречу заходящему солнцу. Босиком, вдыхая ароматы полевых трав и не обращая внимания на то, как порой колючки растений пытались оставить на коже свою красную отметину. Они прыгают в реку, чистую, прозрачную, прямо с обрыва, и миллионы кристалльных брызг взмывают вверх, превращаясь в лучах светила в драгоценные камни. Ива, одинокая старая ива, растущая здесь с один бог знает каких времён, качает ветвями, словно мать, которая глядит на возню непослушных детей. С укором. И с безграничной любовью.
А потом они смотрели, как загораются звёзды...
...Он давно уже закончил отчаянные попытки извлечь стрелу из ноги. Даже не потому, что так можно сделать только хуже, а потому, что смысла уже никакого не было. Он уже чувствовал жёсткое, хриплое дыхание той, что вот-вот должна забрать его. И это тоже не имело значения. Значение имело только то, что сейчас его бил озноб, а крови становилось всё меньше и меньше. Всё кончится так глупо? Предательская стрела, выпущенная из засады? Почему? Какой в этом смысл?
А какой смысл был во всей его жизни? Он не мог ответить. Или не хотел. Или и то, и другое. Смысла не было, и он это прекрасно понимал. Хотя...
...Она подошла бесшумно, и он, который, как думал, потерял всякую способность удивляться ещё лет сто назад, такого не ожидал никак. Нет, она была не старухой с костлявыми пальцами и косой. И не чем-то бесплотным, но повергающим каждого в дикий, животный ужас. Она была той, что пахла скошенной травой, ромашками и мёдом. Той, что вела его вперёд когда-то давно, будто в прошлой жизни. Она пришла из пустоты, но пустота эта была не угрожающей, нет. В ней скрывалось тепло чего-то далёкого, родного, такого знакомого и одновременно чужого. Она протянула ему свою руку и произнесла только два слова: "Смысл есть". А потом он закрыл глаза и дал волне безмятежного спокойствия накрыть себя полностью и унести к тому, что он давно потерял. Теперь он знал всё, и этот шанс нельзя упустить.