Я думала, что батюшка взметнется,
И станет плетью дочь блудницу поучать.
Но он махнул, - Всё как-нибудь срастется.
Со временем должны все замолчать.
Наверно, так бы и случилось.
Забыли б люди, ведь пришла весна.
Ну тут мне сокровенное открылось,
Я поняла, что больше непраздна.
Как утаить? Село совсем невелико.
И все друг друга знают с детства.
Тут либо ехать очень далеко,
Либо использовать проверенное средство.
У нас бывало бегали к знахарке,
Чтоб вытравить незрелый плод.
Но звонкую монету требует лекарка.
И не за зелье, за молчание берет.
Никто б не знал, решись я на такое.
Я даже б и своим то не сказала.
Но чудится: деяние сие лихое,
Неделю целую я горько прорыдала.
Но плачь, не плачь, а думать надо,
Итак опасно, слишком долгий срок.
Решилась. Своим сказала – за нарядом.
Сама ж к знахарке постучалась на порог.
В ее избушке стоит дух лесной.
И в сенях сохнут травы луговые.
На прибранном столе блины горой.
Сияют самовара ручки золотые.
Приветлива как матушка старушка.
Свою то сызмальства не знала.
Рукой голубит, шепчет ласково на ушко.
Дурман травой околдовала.
Сижу покорная, как будто бы раба.
Что воля, что не воля, все равно.
Она ж пока спустилась в погреба.
А я гляжу, к ней голубица села на окно.
И мечется, стучит в окошко.
Мне чудится, уйти с собою кличет.
И на колени мягкая скакнула кошка,
Ласкается и колыбельную мурлычет.
Я враз опомнилась и дурь рукой сняло.
Нельзя, нельзя, дитя мое, родное.
И пусть проклЯло бы меня село.
Дитю же не дадут ни счастья, ни покоя.
Замучают, камнями закидают,
Вины отцовско-материнской не простят.
Но белокрылый лебедь вырастает
Из самых отвратительных гусят.
Я побежала так, сверкали пятки,
До дома даже не остановилась.
Пока могла, играла в прятки.
А после в баньке тайна и открылась.