ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО!
- Петрович! Эй, Петрович! Ты, что, совсем «мышей не ловишь»? Старый Новый год, а ты трезвый!
Мужчина, лет пятидесяти, в овчинном тулупе и высоченных валенках - сорок последнего размера при его небольшом росте – «метр с кепкой», пошатываясь, шёл по улице. Он ещё издали увидел своего друга и окликнул его, при этом, выразительно показывая глазами и большим пальцем правой руки на бутыль самогона, что и так предательски выглядывала из его левого кармана.
- Петрович, ну, что ты, как не родной! Выноси стаканы, в избу заходить не будем. Нюрка твоя, дура, еще разобьёт бутыль, я её знаю! Да хорошо, если не на наших головах.
Петрович, словно и не слышал его. Стоял, прислонившись к своему старенькому, покосившемуся от времени забору и что-то бубнил себе под нос. Это было видно и по шевелению его губ. Всегда он так, прежде чем соберётся что-то делать, сам с собой разговаривает, обдумывает разные варианты. Это все знают. Вот и сейчас...
Но вот Петрович повернул голову в сторону соседа, пока ещё не понимая, зачем и для чего тот здесь, так как мысли его были где-то далеко.
А сосед, дружок его закадычный, словно шашкой, уже махал над головой вынутой из кармана бутылью с мутной жидкостью. Он знал, что это непременно возымеет действие. Вот-вот, пошло просветление! И голос уже прорезался... Сейчас, сейчас, ещё чуток, и он вновь обретёт своего старого товарища. Ну же, Петрович, давай, переключайся...
- Тут такое дело... – начал, было, объяснять Петрович своему другу истинную ситуацию, но речь не закончил, так как тот нетерпеливо оборвал его:
- Какое дело, Петрович? Важнее моего у нас дела нет! Говорю тебе, неси гранёные стаканы...
- Сейчас, сейчас... - только теперь Петрович совсем пришёл в себя и, чуть прихрамывая, покорно поковылял в хату.
Вернулся он быстро. Пряча в карманах свои трофеи: два гранёных стакана и огурец - все, что удалось вынести из дома незаметно, он потащил друга в сторону баньки.
- Злая сегодня жена, с самого утра не в духе. Может, не с той ноги встала, а может, съела чего? Забор ей новый подавай! А чем этот плох? От кого нам прятаться? А мне теперь - думай, как этот треклятый забор поставить.
Спрятались они за банькой от всего - от ветра лютого и от Нюрки... Выпили по одной и захрустели солёным огурчиком. Всё бы хорошо, но у Петровича проклятый забор из головы не выходит.
- Ох уж эти бабы, как чего придумают! Ну что ей дался этот забор? Или нельзя до тепла подождать? Дешевле, говорит, забор выйдет, если его сейчас поставить, а весной - двойную цену платить будем. А кому ямы под столбы копать? Мне и копать. Она же командир, только работу мою проверять будет!
- Петрович, а знаешь, почему бабы бесятся? Что-то ты ей недодаёшь! Может, ей ласки не хватает? Моя, вон, молчит... А почему? А потому, что я к ней со всей душой, со всей своей нежностью! Я ей слова ласковые говорю: «Любушка, лапушка, ненаглядная, красавица ты моя». А ты, поди, забыл, как и зовут жену? Ты не ночуешь, что ли, дома? С самого утра торчишь на задворках! А тебе в это время надо с женой в постели быть, нежности на ушко шептать, да по разным местам гладить... Мне учить тебя, что ли?
Петрович занервничал, даже отодвинулся от друга...
- Да вроде не молоденькие уж... К чему эти «уси-пуси»? Да и не просит она. Ты, Иван Григорьевич, того, что-то не туда гнёшь...
- Ну, Петрович, ты даешь! Она тебя ещё и просить должна? Если бы я к своей так! Копал бы я ямки не под столбики, а одну большую, для себя! Ты давай, с завтрашнего дня попробуй с ней по-другому, с подходцем, так сказать...
Выпили они ещё по стаканчику и заспешили по домам, пока жены их не хватились. Две разъярённые женщины - это страшная сила!
Утром Иван Григорьевич проснулся рано. Вспомнил вчерашний разговор с другом и заспешил к нему. Только что-то не видать во дворе дружка. Не было его и в гараже... А любопытство-то берёт! И вот он, крадучись, вдоль стеночки, как заправский вор, подбирается к соседской двери... И тут, откуда ни возьмись - Нюрка!
- Куда тебя несёт? Нечистая ты сила! Что ты человеку покоя не даешь? А то не видишь, что спят ещё люди!
- Да я, я того, я этого... Так Петрович же забор хотел ставить! Думал, может, того, подмогнуть надо?
- Какой забор? Или опять с утра зенки залил, чтоб они у тебя повылазили! Ты, что, не видишь, что зима на дворе?! Не видишь, окаянный! Какой такой забор по снегу ты ставить собрался?
Попятился он от неё, лучше подальше быть от дурной бабы.
- Ладно, ладно, разошлась тут, тоже мне, донская казачка! Да ушёл, ушёл я уже.
«Чудеса, да и только! - думал он, направляясь к своему двору, - неужто прислушался к его совету дружок? А Нюрка-то, Нюрка, как она за него... Значит, и правда, чудеса случаются...»