О дряни - о себе

Максим Головинский
Лирика... Ох уж эта любовная лирика.
Выношу мысли из головы, понимая, что надоело вам.
Невзирая на степень того, это вам опостылет как,
Чуть не красным малюю пространство, когда-то белое.

Да, опять стены я вывожу, беру слог громоздкий,
Рифмы снова слюнявлю, пытаясь их обработать.
Но ведь град не опишешь ты! - лишь мальчишечьи слёзки
Долетят до чьего-то сознания из моего рта.

Маяковский писал о собаке к своей Марии,
Что несла свою лапу, отрезанную поездом.
А я - сколько бы и ни переворочал лирик,
Так любви и не выразил. Что же - признаться, совестно.

Что уют в душе? Вам подстилка в вокзале - уют.
Пустота лишь звенит изнутри, резонируя с мыслями.
А я слышал, клянусь! У неё ангелы там поют;
Через плоть - так, что пальцами, скальпелем нет нужды скоблить.

Облегают физиономию неба плотно тучи,
По швам трещат, и освещённый космос мне видно.
Я бы их разорвал, чтобы вновь разглядеть получше
Её звёзды-глаза, хихикающие невинно.

И я рву, выдирая руками куски небосвода,
Словно зверь - но и, как человек, прорываюсь до истины.

А там лишь пустота. Только Пётр ожидает кого-то -
Видно, моего полного тёзку - какого-то мистера.

Кричу: "Что ж ты стоишь тут, старик? Скажи честно, ждёшь кого?"
А он с грустью такою мудрой на меня смотрит,
Растворяется - не оставляя следа блёклого.
"Может, я остолоп? Нет, скажи, ты скажи мне, Пётр!..."

Но поздно. Передо мной - лишь пространство белое.
Как свобода, бескрайнее. Страшное, как неизвестность.
И как бы вы думали, что я со всем этим делаю?
Правильно. Я кровавлю собой этот холст бело-пресный.