Наступит час. Нет, наступил.
Когда мы сможем все забыть. Запить. Проспать.
И слез вишневый яд и боль, когда распорота ладонь ивовой веткой веры в то, что даже никому, никто и мысли не было хотеть об этом чем-то мысль иметь.
Проснуться. Погруженный в то, что даже не хотел никто, ведь чтобы это все хотеть не хватит сил. И умереть, хоть раз почувствовав тогда, что все не зря, что никогда мы не были так близко к тем, кому не нужно. Насовсем.