1.
При всей изысканности сюжета рассказов и их "нахлобученности" живой мыслью русской словесности с нагромождением скобок, пресловутых точки с запятой и попытки в одном рассказе вместить все и донести до самого себя, будто лодку несет среди эмоционального потока, едва проскальзывающего на лице, а потом уж и до читателя смысл жизненного и писательского (наблюдателя) опыта, Набоков при этом становится неким изгоем в мире русско-американской прозы и сквозь волнующую, удивительно легкую, подтверждающую и свидетельствующую действительность предметов и героев, лирическую "опись" чувств, позаимствованных и собственных, прослеживается его педантичный с наброском пессимизма вкус, окунутый в мир строк и письма...
Чтение "Дара" не легкое, ибо оно гоняет воображение читателя по описываемым событиям и предметам в комнате, изматывает логику суждений по снам, наводящими страх, по подозрению в легком умопомешательстве писателя либо его мстительности оппонентам и редакторам и угрозе будущему русскому поколению и обрывает пристальный взгляд на действо и диалоги. И все же освежающее чтиво о мире русской миграции, состоявшей из сплошь бежавших эсеров, мещан, профессоров, отпрысков бывших помещиков и ассигнованных чинушей, несостоявшихся талантов, начинающих писателей и музыкантов, и всех, как на подбор, презрительно относящихся к новому месту жительства, оскорбленных унизительным положением своим и живущих за счет родичей либо поддержки состоятельных эмигрантов, дающих им по доброте душевной либо тянущих изо всех жил то русское (мещанское), которым дышали, но не ценили на родине, набрасывая ярлыки и ценники, а то вдруг тоскующих по месту и времени, остановившемуся в памяти, и, порою, ненавидящих себя и Россию, режим большевиков, отнявших все у бежавших (эгоизм духа), сентиментальность, раздачу комплиментов и чрезмерную филантропию, несопоставимую с истинной душевной добротой. Будто в Гумберте убили Набоковский интеллигентный и вещий взгляд на самого себя и пустился человече во все тяжкие либо ушел, так и не узнав себя ни в окружающих, ни в зеркале ванной комнаты, ни в любви, ни в привязанностях. Бывают же такие люди - нигде, никак, никем, ничем непримечательные и вдруг "Лолита в моих руках" ранее ускальзывавшая, неуловимая, подобие синей мечты, ныне оказывается обычной совершеннолетней спутницей жизни. Вся мезансцена и интермедия бытия русского эмигранта... словно давно позабытая музыка через много лет вторгшаяся в сознание и напомнившая о себе, убравшее все лишнее, выдворившая из подсознательной интуиции в небытие страхи, всколыхнувшая чувство бывшего горя и мудрой сентиментальности, вызвавшая одновременно и неприязнь и любовь, уведшая в далекий год, где большинства из нас не было никогда, а если и были, то только мельком, как освежающая бытие обетованное мысль.
Супротив набоковского мужского реализма с оттенком мистификации и стыдливой искренности, Тэффи, высмеявшая и себя и тех, кто по ее замыслу и кругу общения были вне ее письменного стола, куртуазного мышления, эпизодики лучшего восприятия как "по одежке" и парижских посиделок в "записках". Контр-вояж, примененный ею в комичных рассказиках - суть унижения чересчур русского, вне русского и переставшего быть русским, что и в подростковом возрасте, прочитав и вздохнув над ее трагикомичным описанием пошлости в эмигрантах, их приспособленчества к сиюминутной возможности от желания не забывать и себя, пришлось и ее (Надежду Лохвицкую) увидеть во всем неприглядном свете. А ныне, редко заглядывая на Wikipedia, читая ее биографию, видишь, что то, над чем она насмехалась (если бы ее задевали специально, унижали бы и нетерпение с местью, вылившиеся в сатирические фельетоны, стали бы сутью более тонкого ответа) вовсе ее не возненавидело, но суть ее бегства - великоросское нежелание мириться с мещанством и терпеть лишения на родине, всепоглощающий страх неизвестности и одиночества настигли ее и во второй раз во время второй мировой войны, отомстив ей без улыбки на лице среди утонченных и солдафонских франко-немецких рож. Шутки иссякли и нечего было "кинуть" немцам в лицо? До чего же время русской эмиграции у Набокова и Тэффи остановилось и замерло в прошлом! До чего же русский дух девятнадцатого века иссяк в литературном и живительном смысле в поколении двадцать первого века!
2.
Увидеть это "письмо" через много лет после прочтения и взглянуть на текст Боулза, сравнить, выделить то NB! и понять, что люди одной эпохи и силы таланта приходят к одному и тому же выводу или, как в случае специально либо случайно созданных совпадений, психологически ищут правильный путь для единственной и неповторимой, тем и ценной, мысли, ведь Алеппо лишь повод, локальная точка, пункт, место, от которого исходят все пути вопреки Риму, соединяющему все дороги, или легкомысленно выбранная географическая константа, куда помещается существенный и второстепенный персонаж, автобиографическое либо вымышленное "я", "они", "все" и раскручивается весь сюжет - это ненапрасно потраченное время.
Увидеть этот текст через много лет после прочтения все равно что увидеть старый дуб, сохранившийся после всех городских модернизаций, преобразований, нововведений, кластеризации, обновления и вздохнуть, что есть в жизни вещи, которые не меняются, сколь не измышляй статейку о набоковском видении и его инсинуациях в реальность и обратно в мистику и какую точку зрения не выберешь, а дуб он все тот же, вот он среди понастроенных башен мегаполиса
фото взято из инета
Акмарал Бекенова