Ты снилась мне сегодня с упоеньем,
Глаза, твоя осиновая стать,
Ты мне казалась только увлеченьем,
Мгновеньем, что не жалко потерять.
Но это была ложь в сырой квартире,
Ты приходила снова вновь и вновь,
А после ты как будто разлюбила,
И адом стала прежняя любовь.
Мы виделись с тобою слишком редко,
Ты охладела, в этом не соврать,
И я обнял тебя однажды слишком крепко,
И я поймал презренно-злобный взгляд.
Мы разругались, после помирились,
Ни, словом про забытую любовь,
И вроде бы нормально распростились,
Но я тебя не видел больше вновь.
С тех пор я никого не знаю близко,
На сто шагов вокруг зияет тьма,
И солнце светит как то слишком низко,
Во мглу ныряют старые дома…
Затем в стране всё резко поменялось,
Я сделал все, чтоб отыскать тебя,
Мне только фотография осталась,
И память, что не гасла никогда.
В губах была зажата сигарета,
В стране зажглась гражданская война,
Я только срезал фото от портрета,
И в спешке натянул два сапога.
На фронте смерть была моей подругой,
Меня хранила чёрная рука,
Мой друг зашелся самой страшной мукой,
А я всё помнил чёрные глаза.
Нас положили целым эшелоном,
И я плевался кровью изо рта,
Я ночь провёл под голым небосклоном,
Смотрел, как звёзды светят с далека.
Мне снилась вновь проклятая цыганка,
И смех ее, и сладкие слова,
Её почти осиная осанка -
Чертовская, предсмертная игра,
А в хутор уже мчалась похоронка,
Цыганка едва помнила меня,
В дверях носилась юная девчонка,
Пытаясь привязать к столбу коня.