Здесь почти уже Россия,
те же белые берёзы,
загрустила мать о сыне
и свои роняет слёзы…
Нет, здесь всё же
заграница,
что ты там не говори,
хочет вдаль лететь,
как птица,
ей не спится
до зари,
а душа её хранится
где-то в ларчике,
в Твери…
Кто откроет этот ларчик,
чтобы выпустить её? –
снова мать
о сыне плачет,
слёзы горькие
вниз льёт,
у судьбины
нрав палачий,
она воли не даёт,
не даёт судьбина воли,
вот и плачет мать от боли,
нет грустнее этой доли,
где ж её удача ждёт,
кружит ветер в чистом поле,
песни грустные поёт…
Куда ей от грусти деться? –
снова счастье не нашлось,
как же в стороне немецкой
трудно матери жилось….
Как её туда угнали,
сын остался вдалеке
и нахлынули печали,
потонуло всё в тоске,
взять одно с собой ей «дали» –
медный крестик, что зажала
у себя мать в кулаке,
видно, плохо обыскали….
Ей начать бы всё сначала,
чтоб, как песня звучала,
не стучала боль в виске,
ах, поговорить бы с кем,
с кем судьбой поделиться?
Пока этот крест хранится,
значит, сын на свете есть,
хочет мать, как будто птица,
полететь до милых мест,
надоело ей томиться,
словно в клетке, заграницей,
пропадать без толку здесь,
снятся ей родные лица,
пусть придёт благая весть…
Вдаль зовёт родное поле,
наши белые снега,
хочет мать покоя, воли,
звона русских колоколен,
надоела речь врага,
проводи её наш воин,
пусть душа её не ноет,
сгинет грусть наверняка
поле вдаль зовёт родное,
только Русь ей дорога…