ПРЕДАНИЕ О СЕРАФИМЕ САРОВСКОМ
Роман в стихах
ЦАРЬ ЛЕСНОЙ
(Глава четвёртая)
Святой Пахомий в день кончины
Призвал к себе ученика:
«Уже у края путь мой длинный,
В иные ухожу века.
Там встретимся. А ныне, брат мой,
Благословение моё
Прими на Божий подвиг ратный.
Тебе по сердцу бытиё
В молитвенном уединенье.
Я дал наказ в твоих местах
Срубить келейное строенье.
Молись за мой телесный прах
И душу грешную. А в целом,
За весь людской греховный род…»
И он ушёл. Простились с телом.
Душа отправилась в полёт
К небесным, радостным просторам.
В великом горе Серафим
Идёт глухим саровским бором.
Топор да узел хлеба с ним,
Да медный крест на балахоне.
Вот и избушка в сосняке.
Окошко, дверь, скамья при входе,
Стол и лампадка в уголке.
И печка русская, просторно,
Чуть ли не всё жильё внутри
Занявшая. И кладь отборных
Сосновых дров охапки три.
«Ах, братья милые! Сердечно
Вы потрудились без меня». —
Чернец разжёг дровишки в печке
И сел погреться у огня.
* * *
Еще звучат в душе моленья
Христу, Пречистой и святым,
А уж душевное стремленье
В весеннее лесное пенье,
В неукротимое цветенье
Ты устремляешь, Серафим!
В твоей котомке невеликой,
Не денег-тряпок через край,
Лежат Евангельские книги,
Псалтирь да хлеба каравай.
В чащобе дикой, на полянке,
Куда лишь только ты и вхож,
Распустишь связанные лямки,
Краюшку хлеба отщипнёшь.
Намнёшь в руке и разбросаешь,
Предощущеньем встречи рад,
И птиц ликующие стаи
На угощенье налетят.
И ты подумаешь: «Когда-то
Вот так же, с песней на лету,
Слетала армия пернатых
К святому Сергию в лесу.
Ещё бы с Мишкою, владыкой,
Свести мне дружбу по весне.
Да не такой уж я великий,
Чтоб царь лесной пришёл ко мне».
И ты, душой, как небо, ясный,
Начнёшь привычно петь псалмы
И вдруг хрустящий шум опасный
Услышишь из дремучей тьмы.
И царь лесной, лохматый, пыльный,
И вот проснувшийся теперь,
Походкой косолапо-мирной
Послушно подойдёт к тебе.
«Какой же добрый ты и лепый,
И до смешного скромный аж», —
Подумаешь и корку хлеба
Знакомцу новому подашь.
* * *
С необъяснимой быстротою
Несутся слухи по Руси.
И вот уж нет ему покоя.
Смиренно новый груз неси.
Ещё едва рассвет струится
Свозь полумглу глуши лесной,
А кто-то уж в окно стучится:
«Прими меня, отец святой!»
Сначала в дебри бездорожья
Он спозаранку уходил,
Но, видно, по указке Божьей,
Его паломник находил.
Под куст поблизости садился
И терпеливо ждал под ним,
Покуда истово молился
Во славу Божью Серафим.
«Уйдёт, родимый, не дождётся», —
Мелькала мысль. — Но тот сидит.
Наверно, всё-таки придётся
Опять вести пришельца в скит.
И перед старою иконой
С ним говорить, как повелось».
И всё же, всё же потаённо
Надеялся — отстанет гость.
«Михайло!» — крикнул он в чащобу,
И вмиг валежник затрещал,
И, прорычав во всю утробу,
Во всей красе медведь предстал.
Несчастный странник отшатнулся.
Зверь не подарок меж людьми.
Но наш отшельник улыбнулся:
«Вот корка хлеба. Покорми».
И, словно смертник перед казнью,
Когда сминает волю шок,
С необоримою боязнью
К медведю странник подошёл.
Уже и с жизнью он простился,
И встрече со святым не рад,
Но страшный зверь едой прельстился,
И вот и всё — как говорят.
Зато из кельи, как на крыльях,
Летел по лесу пациент —
После горячих и обильных
Молитв святого многосильных
Его болезнь сошла на нет.
* * *
В тот день в избушке побывало
Паломников десятка два.
Молитвы огненная лава,
Небесной зрелости слова
Больных удачно излечили,
Безверных к вере привели,
Лишь те, кто гордецами были,
С ухмылкой тайною ушли.
Всё ничего бы — сердце радо,
Но и сомненья в нём уже.
Такая времени растрата
Отшельнику не по душе.
Полдня ушло на разговоры,
На изученье тайников
Людских, до глубины которых
Дойти не хватит и веков.
И на молитве повечерней
Он на колени в келье стал
И слёзно Бога умолял
О том, чтоб дар его лечебный
Общаться с Небом не мешал.