Этот рассказ, как и два предыдущих, что я печатала ранее "Сережкин арбуз" и "Юлькины сказки" относятся к не выдуманных историй. Изменены только фамилии и имена.
Подснежник отцветает рано.
-Слышь, девка, сын у тебя, - голос старой санитарки, казалось, раздался сразу, едва отступила боль и умолк крик младенца, - хочешь посмотреть?
-Нет, - хотела ответить она, но не успела.
-Вера Осиповна, оставьте женщину в покое, - опередила ее Роза Марковна, заведующая родильным отделением, - лучше поменяйте ей пеленки и накройте простыней.
Вера Осиповна, которую все, и больные и медперсонал, чаще называли просто Вера, вздохнув, направилась к выходу.
-Ну, что, - повернулась к молодой матери Роза Марковна, - все у нас прошло отлично. Ты не передумала?
-Нет, - еле слышно ответила та и отвернулась.
-Ну и ладно, отдыхай пока, потом мы оформим заявление об отказе, как положено... Может оно и лучше, - тихо добавила Роза Марковна и вышла, унося с собой тонкий запах духов.
Она осталась одна. И опять стала думать о Нем, привычно, как это делала все последнее время. Впрочем, это и понятно. Встреча с ним была самым значительным событием в ее жизни, не считая переселения в детдом. Но это переселение состоялось давно, больше десяти лет назад, и она о нем уже не думала, а, если и вспоминала когда, то как-то отстраненно, словно все это было не с ней. Да и домом она свое новое место жительства никогда не называла. В ее понятии дом - это место, где есть уют, тепло, любовь, ласка и забота ближних. Ничего этого в детском доме не было.
Нет, там ее не обижали, и даже по-своему любили. Она была вовремя накормлена, и одета не хуже, а порой даже и лучше некоторых домашних детей. Но у нее там не было ничего своего. Была кровать, точно такая же, как три других, аккуратно заправленных, с одинаково поставленными в изголовье подушками, был шкаф, и была тумбочка. Все это было ее, и в то же время не ее. И в тумбочку, и в шкаф, и даже под матрац всегда могли заглянуть воспитатель или дежурная, а ребята могли даже и взять чего-то. Она при случае поступала также и не обижалась, понимала, что там такие правила, которых, по ее мнению, в настоящем доме быть не должно. Поэтому, когда ее спрашивали, где она живет, она обычно отвечала: "На Садовой".
Домом для нее оставалась вросшая в землю, и покосившаяся от времени изба в деревне Боровой. И хотя в ней тоже не было особого тепла и уюта, зато там было все свое. Свое место на печке, старенький кожушок, на котором она играла с куклой Барби, казавшейся в этой убогой обстановке инопланетянкой, свой диван за заборкой, где они спали с бабой Таней, или попросту Батяней, как звала ее она, а следом за нею и все домашние и даже односельчане. Диван был большой, а они с Батяней маленькие, и обе на нем хорошо умещались. Нередко, укладываясь спать и торопливо крестясь на почерневшие лики висевших в углу икон, Батяня шептала:
- Вот, не дай Бог, помру я Нежинька, как ты будешь жить с этим Бирюком без меня?
Нежинькой Батяня называла ее, поскольку имя Снежана ей очень не нравилось, а Бирюком - своего зятя, Снежаниного отца, которого, в отличие от матери, она помнила хорошо, но вспоминала крайне редко и с неохотой. Всегда угрюмый, часто пьяный, он или ругал все и вся, начиная с Горбачева и Ельцина, или плакал, вспоминая свой завод, и тыча в нос ей, ничего не понимающей, испуганной шестилетней девчонке, почетные грамоты. И этих его слез, она боялась даже больше, чем брани, вероятно, подсознательно понимая, что уж, если такой большой и сильный человек, как папа, плачет, то ей, такой маленькой и беззащитной, и вовсе не на что рассчитывать в этой жизни. Пытаясь утешить отца, она кидалась ему на шею, обнимала изо всех сил, прижимаясь к его мокрому небритому лицу, но он всякий раз почему-то злился, отбрасывал ее от себя с силой, и она, вконец перепуганная и ничего не понимающая, убегала за заборку и пряталась там, в складках широкой батяниной юбки. Батяня гладила ее по голове, всякий раз приговаривая одно и то же:
-Ты уж прости его, Нежинька, прости, - и, вздыхая, добавляла, - как ты с ним без меня будешь жить? Бирюк, чистое слово, Бирюк, прости, господи, его душу грешную.
Но жить с ним Снежане почти не пришлось. Едва похоронили Батяню, как приехали из города две нарядные дамы и увезли ее из родного дома навсегда.
Любила ли она отца? Наверное, любила. Со слов Батяни она знала, что он был хороший и работящий, и жили они в городе, в большой квартире, пока завод не закрыли. Помыкался он тогда сердешный, - вздыхая, рассказывала Батяня, - да и надумал какой-то бизнес делать. Вот с этим бизнесом-то все и потерял. Даже квартиру. Ты люби его Нежинька, - говорила Батяня, - раньше-то ведь он не пил и все для дома старался. Жизнь его таким сделала, внученька, она, эта жизнь, и Людмилочку, мамку твою, погубила.
После таких слов Снежана долго не могла заснуть, все думала, какая она - Жизнь. И в ее представлении Жизнь была похожа на Кощея Бессмертного. Ей хотелось поскорее вырасти, и как Ивану-Царевичу, победить Жизнь, вернуть себе мамку, вернуть папке завод, чтобы он не пил и не плакал. Конечно, она любила его, он тоже, наверное, любил ее, хотя ни разу не навестил, ни разу не взял на каникулы, даже ни разу не написал. И что с ним сталось и где он теперь, она не знала. Краем уха слышала от воспитателей, что его когда-то посадили...
Снежана открыла глаза. Прямо перед ней черным прямоугольником матово поблескивало снежными узорами большое окно. Зима. Говорят, любовь обычно приходит весной... может так оно и есть, но ее любовь пришла к ней в ночь под Новый год. Собственно в их встрече с Кириллом не было ничего романтичного. Да и в их любви, в общем-то, тоже. Теперь Снежана уж точно знает, что вся любовь и романтичность в отношениях между мужчиной и женщиной осталась только в мексиканско-бразильских сериалах. С ней все было по-другому...
***
Новогодний вечер в училище подходил к концу. Пора было идти к себе, но как раз туда ей идти и не хотелось. Разгоряченная от выпитого вина, танцев, внимания, которым она всегда пользовалась у ребят, Снежана хотела чего-то еще, пусть не совсем сказочного, но хоть немного похожего на сказку. Одевшись, она медленно брела вдоль нарядных витрин. Было холодно, хмель быстро прошел, и, почувствовав, что замерзает, она свернула в подвал, недавно переоборудованный под кафе. Таких погребков в последнее время в городе появилось немало. Едва она открыла дверь и ступила на порог, как перед ней встали, скрестив на животе руки, два охранника.
-Мест нет, - коротко бросил один из них.
-Меня ждут, - привычно солгала она в надежде, что все равно найдет где-нибудь укромный уголок и, кто знает, может, сумеет не только погреться, но и повеселиться. Такому нехитрому приему ее научила Сорока. Она была на год старше Снежаны. Вообще-то ее звали Виолеттой, но в детдоме этого, похоже, никто не знал, даже воспитатели. С такой фамилией никакой клички не надо.
Сняв шубку, она прошла в зал. В полумраке между столиками кружилось несколько пар, на эстраде стоял Славка Тамарин, более известный в городе, как Поморин. Они с ним были знакомы давно, он иногда пропускал их с Сорокой в кафе, где пел по вечерам, и даже угощал за свой счет. Высокий, худой, с длинными, вечно мокрыми от пота волосами, он надрывно ныл, подражая Меладзе. Снежана хотя и близка была с ним когда-то, все же не любила его. Ей даже неприятны были воспоминания о нем, и в другой раз она, увидев его, ушла бы, но сегодня все было иначе, и она помахала ему рукой. Славка кивнул ей, закончил свой шлягер и, крикнув в микрофон, что делает перерыв ради самой красивой девушки в городе, двинулся по проходу прямо к ней.
-Ну, ты даешь! - она даже разозлилась за такую рекламу, - сдурел!
-Я давно сдурел от любви к тебе, - парировал Славка, и, обняв ее за талию, провел в дальний от эстрады и почти совсем темный угол, где стоял столик для персонала.
-Ты как тут оказался?- спросила Снежана, - ты же был в "Березке"
-Так "Погребок" теперь тоже за Шкипером. Хозяин-барин, а мы - люди подневольные, нас куда пошлют, - явно кривляясь, говорил Славка, усаживая ее в мягкое широкое кресло.
-Слушай, все хотела спросить: Шкипер - это фамилия что ли такая, или кликуха?
-Кликуха. Раньше он в загранку ходил, контрабандой промышлял, оттуда, говорят, у него и капиталы.
-А зовут его как?
-Лещинский. Кирилл Лещинский. Ну, что, Снежиночка, за Новый год! - Славка протянул ей рюмку с уже налитой водкой.
-Не, Славка, - водку я не буду, да и ничего не буду, я уже приняла сегодня, не сердись.
-Да ладно ты, давай за Новый год и за встречу, я ведь тебя уж сто лет не видел!» Но, ни он выпить, ни она ответить не успели. Прямо перед столиком неожиданно выросла высокая фигура, одетая во все темное.
-Публика ждет зрелищ, - сказала фигура приятным баритоном, - милая дама немного подождет, а чтобы ей не было скучно, я с вашего позволения составлю ей компанию, - с этими словами фигура вальяжно опустилась в кресло, с которого только что соскочил Славка. Торопливо бросив: "Уже иду", - он, напевая, пошел к эстраде.
Вместо него тотчас появились два официанта. Один из них стремительно очистил столик и тут же застелил его новой белой скатертью, поверх которой углом постелил еще одну, ярко красную, от чего стол сразу стал праздничным. И, пока он проделывал все эти манипуляции, второй уже успел вернуться с полным подносом фруктов, конфет и корзинкой со льдом, из которого выглядывала бутылка какого-то вина. Фигура, молча, медленными движениями открыла бутылку, чуть-чуть наполнила бокалы и, решительно протянув один из них Снежане, повелительно проговорила:
-За приятное знакомство. Кирилл.
-Снежана, - коротко и теперь уже не отрывая от него глаз, проговорила она.
Потом они танцевали, а после танцев поехали кататься по городу. Машина под стать хозяину, тоже с первой минуты взяла над ней власть. Большая, мягкая, уютная, с тихо звучащей музыкой, она олицетворяла собой частичку того дома, о котором она всегда мечтала. Далеко за полночь они остановились у небольшого старинного особняка с высокими, резными, похожими на бойницы окнами.
-Мой офис, - коротко бросил Кирилл, - зайдем?
-А нас пустят, - удивляясь собственной наивности спросила она.
-Дурочка, - впервые легко обняв ее за плечи, Кирилл ненадолго прижал ее к себе, потом также легко оттолкнул, - насколько мне известно, - усмехнувшись, сказал он, - до сей минуты я был здесь хозяином..
Он вышел из машины. Снежана хотела сделать то же самое, но Кирилл опередил ее, открыл дверцу и протянул ей руку. Подавая ему свою, Снежана снова, в который раз уже за этот вечер, почувствовала себя счастливой: сказка продолжалась! Вот он - ее принц на белом коне! И хотя цвет машины был, скорее всего, какой-то темный, неважно! Для нее в эту минуту все было раскрашено в другие цвета.
Полусонный охранник, услышав знакомый голос, открыл дверь. В холле было темно. Бросив через плечо небрежное: "Не беспокоить", - Кирилл повел ее наверх. Там в небольшом коридоре он открыл высокую, черную дверь, и едва они ступили в комнату, как она сразу озарилась ярким дневным светом.
Это был большой кабинет, основное место в котором занимал массивный овальный стол, обставленный стульями с высокими спинками. Такие столы и такие стулья Снежана пока видала только по телевизору, да и то в американских фильмах. В углу кабинета стоял другой стол, поменьше с компьютером и креслом-вертушкой. Больше она ничего не успела рассмотреть, так как в первую очередь разглядывала хозяина этого великолепия, медленно и как бы лениво закрывавшего шторы.
Это был высокий, сухощавый человек, лет 40-45. Темные, слегка вьющиеся волосы были, вероятно, когда-то густыми. Теперь высокие залысины почти от самых висков делали его и без того высокий лоб, еще выше, и от этого большие темно-карие глаза его казались невероятно огромными, хотя и были прикрыты низко опущенными веками, придававшими его лицу несколько меланхоличную усталость. Красавцем его назвать было нельзя. Но глаза и в самом деле были хороши и, притягивая к себе взгляд, заставляли забывать и о длинном хрящеватом носе, и о тонких, словно всегда поджатых губах. Вообще, сделала для себя вывод Снежана, что, если следовать прочитанной ею когда-то теории о том, что все люди похожи на птиц или рыб, то Кирилл походил на птицу, причем хищную, которая скорее предпочтет умереть, нежели выпустить из своих когтей добычу. И его добычей сейчас была она - Снежана. Теперь ей стало ясно, почему буквально с первой минуты их знакомства она чувствовала себя и беззащитной и в то же время надежно защищенной.
-Разглядела меня? - голос Кирилла прозвучал неожиданно резко, - и как я тебе? Старый? Страшный?
-Нет, совсем нет, - растерянно и торопливо проговорила она, тщетно пытаясь поймать ускользающую от нее ту особую волну кокетства, на которой она обычно общалась с мужчинами.
-Ну и ладно, все это неважно, - усмехнувшись, сказал Кирилл. Он подошел к стене рядом с креслом-вертушкой и открыл еще одну дверь, на которую Снежана сразу не обратила внимания. За дверью была маленькая, но уютная комната с огромным кожаным диваном, и такими же огромными креслами. И диван, и кресла, казалось, заполняли собой все пространство, однако тут же помещался еще и довольно солидный журнальный стол и даже бар со стойкой и двумя высокими блестящими табуретами. Кирилл снял с нее шубку, снял с себя легкий, подбитый мехом плащ, и открыл бар:
-Выпьем, - не то спрашивая, не то утверждая сказал он, и, не дожидаясь ответа, разлил коньяк в два больших, напоминающих бочонки бокала на коротеньких тонких ножках. Молча, они отпили по глотку, не сговариваясь, оба поставили бокалы на столик...
Теперь, вспоминая все, что произошло в ту ночь, Снежана уже знала, что в сказку верила только она. Это для нее с той самой минуты, как она увидела Кирилла, вся жизнь изменилась, стала другой, особенной, как особенным было все, что он делал. Даже поцелуи его были особенными, какими-то медленными, но невероятно сильными, каким был и он сам. "Ведь не приснилось же мне все это? - часто думала теперь Снежана, - Это же было! Было! Только что это было? Любовь? Страсть? Или игра, в которую она позволила себе поиграть? Скорее всего, последнее. Жаль, что поняла это она слишком поздно, только в тот день, когда сообщила ему о своей беременности. Уже по тому, как он долго молчал, выбивая по столу нервно подрагивающими пальцами дробь, она поняла, что сейчас произойдет что-то страшное.
-В мои планы это не входило, - наконец, проговорил он, глядя куда-то поверх ее головы.
-Планы? О каких планах ты говоришь? - спросила она внутренне сжимаясь, словно готовясь к удару, и он не замедлил последовать… Теперь она поняла, что словами действительно можно ударить куда больнее...
-А ты уверена, что это ребенок мой? - словно не замечая ни ее состояния, ни ее вопроса, снова спросил он, в упор, глядя на нее холодным, абсолютно бесстрастным взглядом.
-Да как ты смеешь?- начала, было, она, но к горлу подкатил ком, а на глаза навернулись слезы, и она, ничего больше сказав, опрометью выскочила из офиса.
Она хотела ему сказать: "Разве только я одна виновата в случившемся? Разве не сам ты привез меня на яхту к Бикташеву и предложил остаться с ним? Разве это не ты просил: "Подснежник, миленький, ну сделай это ради меня!" Но ничего этого она ему не сказала, потому что сквозь унижение и обиду в ее сознание вместе с вопросом пробилась и буквально ослепила ее мысль: а ведь, в сущности, Кирилл прав! Она действительно не знает, кто отец ее ребенка.
***
Скрипнула дверь, в палату вошла няня Вера. Сделав все, что нужно, она направилась было к выходу, но вернулась и, подойдя к Снежане, зашептала ей в самое ухо:
-Слышь, девка, давай я сбегаю к нему.
-К кому?
-К отцу ребеночка-то, ты ведь говорила, что он богатый. Неуж бросит мальчонку-то?
-Слушай, отстань, а, - жестко оборвала ее Снежана и отвернулась. Няня Вера, обиженно поджав губы, пошла к выходу, ворча под нос про молодежь и современные нравы.
...Через три дня ее выписали. Разговор в кабинете заведующей родильным домом был коротким. Роза Марковна фактически продиктовала ей заявление об отказе от ребенка, и Снежана тут же его подписала с твердым убеждением, что поступает правильно. Она не знала отца ребенка. Но этот ребенок был ее, и она не могла допустить, чтобы он начал свою жизнь в маленькой комнатке, в переднем углу которой красовались толстые трубы канализации, поскольку в свое время это была просто кладовка все того же детского дома, где она теперь работала в качестве ночной няни. Закончив формальности и получив одежду, она вышла на улицу. Выпавший накануне снег сверкал в лучах неяркого февральского солнца девственной белизной. Вздохнув полной грудью морозный воздух, Снежана шагнула с крыльца и пошла прочь, быстро, не оглядываясь...
О. Нифонтова г. Камышлов.