ПРЕДАНИЕ О СЕРАФИМЕ САРОВСКОМ
Роман в стихах
ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ
(Глава первая)
Ещё зарёй не заалело
Ночного неба полотно,
А Вовка (вот не спит, холера!)
Тихонько постучал в окно.
«Ну чо тебе? – ответил Прошка. —
Рыбалить нынче не пойду». —
«Да подожди же ты немножко.
Кажись, я впрямь попал в беду».
Мошнин поднялся недовольно,
Открыл окно. И вправду друг
Белее мела — видеть больно —
Стоял. В глазах застыл испуг.
«Да чо с тобой?» — В плену икоты
Он кое-как проговорил:
«Я спал уже… а он с иконы…
Сердито… пальцем… погрозил…»
Кто погрозил — пытался Прохор
Узнать в наставшей тишине,
Но, видя, как бедняге плохо,
Сказал: «Давай залазь ко мне».
Они лежали на кровати,
Не говорили ни о чём.
И тут Мошнин сказал: «А кстати,
Мы утром с мамкой в храм пойдём.
И ты». — «Да ловко ли втроём?» —
«А чо такого, ты ведь с нами.
Иди и не боись о том.
Нам по делам на колокольню,
Тебе к святому прямиком». —
«Дак я в молитвах-то не больно…» —
«А ты простецким языком
Ему о горе о своём…».
* * *
Но мать решила по-другому.
Они вошли все вместе в храм,
Отдали почести святому,
И по строительным делам
Агафья с сыном удалилась.
А Вовку мастер не пустил.
Запрещено. «Скажи на милость,
Мне быть на стройке запретил.
Да я на этой самой стройке
Бываю сотню раз в году.
Хоть на замок её закройте,
Туда я снова попаду».
И правда — тайными путями
Он в колокольню проникал,
Когда над сонными домами
Закат печально угасал.
Но Вовке не было тоскливо.
С предельной этой высоты
Он видел света переливы,
Дома, деревья и кусты.
И лавки рынка городского,
И у гостиного двора
Могучий дуб, и рябь речного
Теченья, или золотого,
Или же сплошь из серебра.
Что он пока еще не видел —
Так это ряд колоколов,
Вчера лишь поднятых. В обиде
Он на бригадных удальцов?
Да нет же. Их земное чудо,
И дня, пожалуй, не пройдёт,
Оценит он. Ну, а покуда
Внизу он Прошку подождёт.
* * *
Агафью с сыном мастер встретил
У новых башенных дверей.
Гулял по колокольне ветер
В прохладе утренней своей.
Они степенно поднимались
По лестнице вдоль круглых стен.
Глаза у Прошки разгорались
От двухнедельных перемен.
Тогда — венцы кирпичной кладки,
Хаос строительный сполна,
А нынче — строго всё, в порядке,
Извёстки свежей белизна.
У взрослых — разговор, касаем
Пока ещё всего подряд.
«Эх, жил бы Исидор-хозяин,
Как был бы он сегодня рад! —
Строитель говорил о муже
Агафьином: «Куда тебе!
Его мы все любили дюже.
Молюсь о Божием рабе…»
И в самом деле был удачлив
Торговец Исидор Мошнин.
Не требовал, бывало, сдачи,
Когда случалось в магазин
Зайти за чем-нибудь. Мамона
В купцовы руки так и шла.
И это не в обход закона,
По Божески вершил дела.
Над золотом не чах в подвале,
В кубышке денег не копил.
Его доходы воздвигали
В округе храмы. Этот был
В почётной дюжине по счёту.
Бог миловал – проект создал
Растрелли сам, ну а работу
Строитель курский исполнял.
Пока Агафья скучно-светский
Вела о стройке разговор,
Наш Прохор с любопытством детским,
Их обогнав, во весь опор
На верхотуру устремился,
Где чуткие колокола
Позванивали чуть. Затмился
Мальчиший разум. Понесла
Его нелёгкая быстрее.
И с поднебесной высоты
Он оборвался вдруг…
Страшнее
Простора этой пустоты
Не знали мы с моею лирой…
Жизнь только-только началась,
И вот с земным прощанье миром,
Как нитка,
связь
оборвалась…
* * *
Белей, чем смерть, бежал строитель.
«Зачем я только разрешил
Мальчонку взять… Несчастный житель…
И жил и, вроде бы, не жил…»
Но мать быстрее добежала.
И что же? Видит – сын стоит
Ни в чём как будто не бывало!
Вот только… удивлённый вид…
Как будто перед сыном каясь,
Она сказала, плача вновь
И на колени опускаясь:
«До смерти я перепугалась,
А ты, роднуля, жив-здоров…»
Тут мастер подбежал: «Едва ли
Всё получилось без того,
Чьим именем мы храм назвали.
Великий Сергий спас его».
И Прошка, словно подтверждая
Догадку, робко произнёс:
«Как будто сила там какая
Меня держала». — «Сноп волос
Так дыбарем и подымался. —
Володька Тишкин подошёл. —
Я видел всё. И напужался.
Видать, за ентовский хохол
Его невидимо держали».
А в высоте колокола
Чуть слышно на ветру звучали.
И ливня наплывала мгла.
* * *
И всё же чудное паденье
Оставило опасный след.
Он заболел, а излеченья –
Проходит время – нет и нет.
Врачи, сменявшие друг друга,
Дежурившие день и ночь,
Считались лучшими в округе
И всё же не могли помочь.
И вот во сне он видит ясно –
Мария-дева подошла,
Над ним склонила лик свой ясный,
Больного за руку взяла.
И внятно, с неземною силой
Сказала (так читают стих):
«К тебе приду я, отрок милый,
И исцелю от бед твоих».
И хорошо на сердце стало,
И он придумывал ответ,
Но, как речной туман, пропала
Пречистая. Была и нет.
И сон со временем забылся,
Почти ушёл в туман седой.
Но вскоре крестный ход случился
С иконой Курской Коренной.
И, чтобы в луже-океане,
Что встала на пути у них,
Не потонуть, пошли миряне
Через ограду Мошниных.
Агафья сына приложила
К святыне – и болезни тьму
Сожгла икона. Жизни сила
Вернулась прежняя к нему.
А вскоре старший брат к семейным
Делам мальчишку приобщил.
Сначала он благоговейно
Всё, что положено, вершил.
Но чуть позднее за прилавком
Доходы-прибыли считать –
И скучным делом, и не главным
Уж находил. Пораньше встать
Старался, чтобы в храм на службу,
К заутрене не опоздать.
А там опять же было нужно
Хвалить товар и продавать.
Но если только выпадала
Минута без мирских забот,
Его от стойки отрывала
Та сила, что всегда живёт
В отшельниках. Он принимался
За чтение священных книг
И над землёю поднимался,
Как Сергий, Божий ученик.
И брат его не раз за чтеньем,
В блаженстве этом заставал.
«Пожалуй, Божьим повеленьем
Ты не купец», — он с сожаленьем
Подумал эдак и сказал:
«Ты вот что, Прошка. Ты сегодня
Всю правду маменьке скажи.
Твоя стезя — стезя Господня.
Любая правда – лучше лжи».
* * *
Признаться, и сама об этом
Агафья думала не раз.
Паденье сына стало метой,
Святой недаром сына спас.
Пусть сходит в Киевскую лавру.
Там есть отшельник Досифей.
Он заслужил в народе славу
Стезёй пророческой своей.
И если в Прошке дар отрадный —
Сподобит славный путь ему.
Она же замышлять преграды
Не станет сыну своему.
Но даст ему благословенье
И медный крест, который был
Из поколенья в поколенье
Источником духовных сил.
Агафья так и поступила,
И сын покинул отчий дом
Лишь с тем, что самым ценным было —
С благословеньем и крестом.
И с тем крестом, тяжёлым, медным,
Мошнин во все свои года,
Как с Божьим даром заповедным,
Не расставался никогда.
* * *
А в лавре Киево-Печерской
Господь их в самом деле свёл.
Скитальцы шли гурьбою тесной,
И Прохор вместе с ними шёл.
Такую дивную святыню
Мальчишка видел в первый раз.
Шёл по-простецки рот разиня
И не сводя подолгу глаз
С церквей, построек монастырских.
Их гид, почтенных лет монах,
Кровей отнюдь не командирских,
Нетороплив, но строг в словах,
Провёл их каменным подворьем,
По тайным сумеркам пещер.
Всё было, не без Божьей воли,
Как назиданье и пример.
Но незаметно пролетели
Часы блаженные. И вот
Экскурсовод мальчонку в келью
На удивленье всем ведёт.
«Удачник! Счастье привалило», —
Услышал Прохор за спиной.
А у него как будто силы
Не остаётся никакой.
Что скажет он, юнец зелёный,
Отшельнику, который век
Прожил в молитве окрылённой?
Святой, по сути, человек.
Но вышло, что святой не много
Его расспрашивал. Спросил:
«А любишь ли, мой милый, Бога?» — ¬¬¬
Глаза удачник опустил.
«Люблю. И с каждым днём острее.
Но горе сердцу моему —
Хочу, но как-то не умею
Всё это высказать Ему».
«В Саровскую, мой милый, пустынь
Гряди. Лишь там, и только там
Тебя и письменно и устно
Делам обучат и словам.
Ты в этой пустыне духовно
На службе Богу возрастёшь.
Послужишь людям полнокровно,
И в царство вечное уйдёшь».
И он спешит к реке Саровке,
Где, курскую венчая ширь,
На взгорье примостившись ловко,
Мужской прижился монастырь.
* На снимке: храм Сергия Радонежского в Курске