Он промахнулся, пролетел, сверкая грозными очами...
Зачем, за что, как он посмел, неужто стали мы врагами?
Его токсичное дыхание в зверином злобном ореоле
лишь подчеркнуло его силу, наличие железной воли.
А эта пасть, а эти зубы, а эта жуткая слюна -
агрессии конечно слуги, зверюга явно голодна.
Сейчас набросится, конечно, чтоб тело разорвать на части
без сожалений и умело, мотив понятен мне отчасти.
Обида явно сохранилась в его чувствительной душе
и невзначай не отцепилась на новом жизни вираже.
Её, похоже, он лелеял и разрабатывал план мщения,
и ждал удобного момента... И вдруг - чудесное везение.
Я заболел... Теряя силы, вдруг превратился в свою тень,
и он тотчас же окрылился, решил - настал отмщения день.
Добить того кто так обидел, кто плюнул в душу так легко;
меня так сильно ненавидел, как прежде никогда никто.
И он домой ко мне явился, узнав, что дома я один,
и надо мною так глумился, как будто мой он господин.
А чем я мог ему ответить, когда дышал с таким трудом,
не мог его я ни приветить, ни разобраться с этим злом.
Как мне хотелось извиниться и мир опять восстановить,
чтоб перестал он издеваться, а снова начал бы шутить.
Увы, пытался я напрасно, слова не слушались меня,
а он глумился страстно, властно — весь состоял он из огня.
Тогда и показался мне зверюгой хищной и опасной,
закрыв глаза, я ожидал кончины скорой и ужасной.
Но возвратилась вдруг жена - забыла что-то она дома;
я понял, казнь отменена, и погрузился весь в истому.