Шкатулка памяти полна,
Полна от детских лет начала,
И там такая глубина,
Но ничего в ней не пропало.
И пусть там зыбко и темно,
Уже до дна почти касаюсь,
И от себя не отрекаюсь,
И мне опорой это дно.
* * *
Ребенок входит в мир как в дом,
Он должен все увидеть в нем
И для всего найти слова:
Вот небо, дерево, трава!
Бормочет тысячи имен,
Со всем вокруг соединен.
Так только в детстве мы живем –
Мир целый в нас, и мы во всем.
Мы в центре жизни торжества:
Вот небо, дерево, трава …
Все страшное пока от нас
Скрывает время про запас.
* * *
Самый чистый,
Самый ранний рассвет.
Свет лучистый,
Самый утренний свет.
Я смотрю на них,
А они на меня:
Моя мама, папа, бабушки.
Утренний свет стеной.
А за их спиной
Те, кого уже нет –
Наша вся родня
Смотрит на меня.
Утренний свет в окне,
Радостный утренний свет.
Они улыбаются мне
И я улыбаюсь в ответ.
Чистый свет золотой,
Золотое литье.
Я отражение их, а они мое.
Их юность ушедшая, надежды и боль,
Всё становится мной.
* * *
В Сокольниках пятиэтажный дом
Стоял на месте дома великана.
И вижу вспышками из памяти тумана
Про то, как жил я в детстве в доме том.
Мы жили в тесноте да не в обиде
В одной лишь комнате не очень то большой.
Был у метро из окон скверик виден
А рядом башенка с пожарной каланчей.
Смотрел ли там пожарник с высоты
И посылал оттуда донесенья …
На клумбах ярко красные цветы,
Быть может, вызывали опасенья.
И с церковью Христова Воскресенья
Мы жили рядом, а напротив хлеб
Из булочной, где сам Жеглов наш Глеб*
Шарапова спасал из заточенья.
Да, место встречи изменить нельзя!
И то, что дом разрушен, не замечу,
И в доме том, где жива вся семья
С самим собой я назначаю встречу.
Нас подселили, уплотнив, к чужим,
И проживала с нами генеральша
С туберкулезным отпрыском своим,
И все боялись заразиться кашлем.
Тут мама с нами мучилась, с двумя,
Когда свалилась на голову двойня,
И не было спокойного ни дня,
И ночи выдавались все бессонней.
От разных бед нас уберечь бы как
Старалась все, и только нам забава:
Вот от нее мы рвем на поводках
Один налево, а другой направо.
Я жару задавал: еще до года
Пошел, заговорил; всеобщий баловник,
Изведав тягу к творческой свободе,
Стихи-дразнилки сочинял про бабушек.
Повсюду оставлял каракуль след,
Запомнили меня самостоятельным,
В три года в день рождения ответ:
Хочу стать инженером и писателем.
То папа инженер в меня вложил
И увлекал техническим рассказом.
Блестящие поверхности машин
Мальчишеский в гипноз вводили разум.
Ах, сколько было пролито тепла,
Любви, добра в меня, чтобы ответом
Моя душа светила как могла,
Светила отраженным светом.
И был домашним маленьким божком …
А если верили, то верили украдкой.
Зачем нас бабушка водила в храм тайком –
Так и осталось для меня загадкой.
Шестидесятых были времена,
И по стране не так гуляло лихо,
Но страх засевший виделся сполна,
И нам казалась бабушка трусихой.
Могла она и острое словцо
Так высказать, что вся земля трещала,
Но чем-то светлым нас ее лицо,
Сияньем светлым освещало.
И столько, столько сочных слов услышал,
От бабушек, что с детства стал знаком
Уже совсем, совсем не понаслышке
С великим нашим русским языком.
Как вместе уживались не понять:
Мирились, ссорились, мирились,
И ссорились, и ссорились опять …
Как уживались? Все таки ужились!
Перегородку папа мастерил,
От тесноты придя совсем в отчаянье,
Но лишь на лестницу его хватило сил,
И не далось постройки окончание.
Так жили в тесноте да не в обиде
В одной лишь комнате не очень то большой.
Был у метро из окон скверик виден,
И там внизу трамвайчик старый шел …
Оттуда мы уехали потом,
И, чтобы вырыть яму котлована
Для будущего дома великана,
Сломали наш пятиэтажный дом.
Но время – никому не нужный счет
Событий, дат … И кто его ведет?
И сам того не знает этот кто-то,
Что стоят эти мертвые подсчеты.
А в памяти моей, не зная тлена,
Мгновенье замерло, и время неизменно.
Еще стоит в Сокольниках наш дом,
И в этом доме мы еще живем.
Пусть говорят, что нет его уже,
Но светит по незыблемому праву
Окошко то на пятом этаже,
Последнее окошко справа.
* * *
Мы едем в гости к якутянам!
Где люди мирные живут,
Золото ищут они под Алданом,
Алмазы в Мирном достают.
1971?
"Мы едем в гости к якутянам!" –
Придумал я стихи давно,
Что и подумать даже странно,
Как это было мне дано
В какие-то четыре года.
Нет, видно, в пять, да все равно.
Воображал тогда, малец,
Край с юртами оленеводов,
Как мне рассказывал отец.
Все оказалось по-другому.
Наивны детские мечты.
Как будто бы обычный город,
Но нет, обычным не был ты.
Тебя покинул я, но все же
За бесконечной далью дней
Как будто навсегда вморожен
В тебя я мерзлотой твоей.
Поедем в гости к якутянам!
Тебя я позабыть не смог.
Наверно это детство тянет
На перепутии дорог.
* * *
Они стоят деревья-исполины,
К себе не подпуская никого.
До неба их возносятся вершины,
Возносятся до неба самого.
Наш суетливый мир для них неведом,
От суеты листвой отгородясь,
Лишь меж собой они ведут беседу,
Неторопливый свой ведут рассказ.
Протяжный скрип – как вздох о жизни тяжкий.
Мы лезли вверх по ним, и лишь для детворы,
И детям как своим лишь делая поблажки,
Они впускали нас в свои миры.
* * *
Я учился в классе Г
На окраине в Москве.
Кто никак не мог вписаться
В классы А, Б, В,
Попадал закономерно
В замечательный класс Г.
Кто пошел по уголовке,
Кто буянил просто так
И срывать английский ловко
Был испытанный мастак.
И, пока не разогнали
Класс, что лучше всех других,
Мы практически не знали
Слов английских никаких.
Был я в классе из немногих,
Тех, кто любит гладь да тишь,
В общем, сбившихся с дороги,
Подрывающих престиж.
Душит школьная неволя
Прирожденных бунтарей,
Навсегда покинуть школу
Мы спешили поскорей.
Побыстрее распроститься
И вовек не вспоминать ...
Вот бы снова возвратиться
Хоть на миг туда опять.
* * *
Я день не позабуду тот
До окончанья самого,
Ребячьей ссоры эпизод,
Как я ударил слабого.
А после видели меня
Унылого, понурого.
И повалился среди дня
С большой температурою.
И с детства не был увлечён
Борьбою и ударами
Как в наказанье. Нипочём
Не обижайте слабого!
* * *
Я помню Азовское море.
Мне было 12 лет.
Когда я с волнами спорил –
Вынырну или нет.
Спорил на расстояние –
Кто дальше нырнет в длину.
Верил в свое дыхание,
Верил – не утону.
И, когда уносило море,
Когда уносил отлив,
Я то же его переспорил
И то же остался жив.
Мы с морем по крови братья,
Море у нас в крови.
Мы были в его объятьях,
Оно нам сказало: Живи!
На берег с волною вышли –
Науке вторит молва.
А, значит, по правде высшей –
Морские мы существа.
Навеки оно со мною.
Сроднился. Роднее нет.
Я помню Азовское море.
Мне было 12 лет.
* * *
Из детского лагеря фото.
На сайте их выложил кто-то.
Я тоже, я тоже на них.
Хорошие детские лица,
Уж с кем-то пришлось распроститься,
Стирая из списка живых.
Слепая судьбы лотерея.
Мелехина вижу Андрея.
В глазах его грусть узнаю,
Как будто он видит с печалью
За лет промелькнувшую далью
Тяжелую долю свою.
Спешащие вечно куда-то
Угомонились ребята,
Лежат голова к голове.
Хорошие детские лица.
Плохое не может случиться.
Я тоже валяюсь в траве.
* * *
Какие
Хорошие
Выросли дети!
Леонид Мартынов
Дети хорошие выросли, может ...
Только вот что-то сомнение гложет:
Что уготовлена им за судьба?
Как же ломает она и корежит,
Как же жестока она и груба.
Детства проноситься поезд гремящий,
Весело ехать в вагоне блестящем!
Как же потом отыграется им?
Только то в будущем, а настоящем
Радостны дети незнаньем своим.
* * *
Куда уходит детство? –
Звучало нам тогда.
И замирало сердце:
Куда же ты, куда!
Пел песни Пугачевой
Пронзительный мотив,
А мы бежали снова
Куда-то все забыв.
Чтоб в вихре завертеться,
Лишь только иногда
Вновь замирало сердце:
Куда же ты? Куда?
И все без остановки
Летел за годом год ...
Мальчишки и девчонки
Куда вас всех несет!
Вам всё не усядется!
Для вас покоя нет!
Куда уходит детство –
Не отгадать секрет ...
Лишь после сознается,
Что горе не беда,
Что детство остается
С тобою навсегда.
_________________
* – в подвале булочной напротив нашего подъезда снимались
финальные сцены фильма "Место встречи изменить нельзя"