Мне осушить не дано ни моря, ни реки,
Ни водою заполнить иссякшие пустыни.
Меня выбросило в шторм с корабля на берег,
На мерзлую землю одиночества и уныния.
Я воды наглоталась с морскою солью.
В волосах запутывались ракушки.
Только руки – руки-то тебя помнят –
Гладят песок, как поглаживали макушку.
А наверху столетиями гонят с поля
Игроков пушистых по взмаху пальца.
Я ведь тоже когда-то играла роль,
За которую, кажется, и не взяться.
По ставшим влажными лоскутам
Струи воды неслись, по ложбинкам.
Где взгляд твой трепещуще собирал
Пазл из тела частей моих неприкрытых.
Где рыскал, пытался снискать намек
На еле заметную мою слабость.
Но слабость моя читается между строк:
Ведь ты – единственное, что осталось.
Я глубже и глубже ныряю в простор морей,
Как в сон, где губы твои клянутся рдеть.
Ведь если рай – ты, безумие и портвейн,
То я без раздумий, смиренно приму свою смерть.
Т.М.