?missis Hellen Emil Markus... Да!
...Он молчит? Нет... он
говорит.
Говорит молча.
Но смотрит не в тетрадку. Он смотрит на нее. Смотрит мысленно. Чуточку растерянно. Тетрадку общую держит в руках только из вежливости. Ведь это она принесла ее.
Вот такой девочкой я была, такой, как другие мои подруги. Но все же не такая, как они. Он слышит это. Он восхищен...
Смотрит в тетрадку благоговейно. Но ничего там не видит. Потому что он смотрит сейчас на нее. На ту, далекую.
Он слышит сердцебиение школьницы, втихаря от родителей переписывающей из другой такой же тетрадки стихи: "Моей любви младой военнопленный..." От слова "любовь" щеки девочки загораются. И так щекотно от чего-то зреющего
под фартуком... Ну вот, опять эта краска! Девочка похожа на еще нераскрывшийся бутон розы. Впервые ему становится приятен этот душный, колючий кустарник... пропыленный, давно не знавший этой весной дождя.
Как он любит ее, теперь уже седой мужчина. Зачем дан ему этот растревоженный пронзительный взгляд?
И рядом с ним в кресле зрелая и красивая дама. С виду абсолютно недоступная. И...по-сути своей виртуальная.
Возраст ее только украсил. Но каким-то внутренним оком он видит в ней ту угловатую школьницу, девчонку.
Два времени сливаются в одно. Сливаются в ней.
Тихо и гармонично.
Его умиляет эта женщина.
Ему хочется хоть дождевой капелькой случайно втянуться в ее времена, которые теперь едины. Но над ними зонтик, который, похоже, держит именно она. У нее все было в жизни - не как в тетрадке. Хуже ли, лучше - он не знает. Скорее хуже. Ведь занесенные в тетрадку стихи, изречения, толкования новых для нее тогда слов и запретных снов, имена мальчишек - все обернуто ласковым перламутровым ветром надежд, верой в счастье. Которое обязательно будет, когда она станет большой и встретит ТОГО... Наступит ли счастье? Ему печально за нее.
Но разве счастье - самое главное в жизни, будет думать она. Уже после. Живут же многие не думая о нем, просто живут и все.
Соединение времен в ней теперь похоже на волшебную купель, откуда вышла она - вот такая, какая есть.
Он отдает ей тетрадку: "М-да, я видел подобное." Она кладет ее в поглубже сумочку. Он старается глубже вдохнуть запах духов "Сальвадор Дали", на сегодня самых ее любимых. Чтобы еще лучше понять ее. Но таких же горьких, как те сладко-приторные цветы! Он говорит ей тихо - так, чтобы никто из сидящих близко в этом старом театрике его не услышал. Откровенно говоря, настолько старом, что вот уже именно ЗАВТРА его должны снести, и это представление - лишь "лебединая песнь" труппы. Он говорит: "Всю жизнь я любил только тебя. Я стоял ночью под окнами твоей квартиры. Зимой кидал в окно снежки. Но когда ты выглядывала, я прятался за стволом старого тополя.А зачем ты тогда худенькая вставала во весь рост на подоконнике, когда я выходил на работу из своего подъезда и так растопыривала руки, ведь чтобы я увидел?"
Она смотрит удивленно. Хотя отлично знает, что так все и было.
"А однажды увидел тебя вместе с НИМ. Вы смеялись. Я на тебя обрушивал, прости... и звезды и всё небо, уподобляясь ныряльщику за жемчугом, а ты... ты все равно шла с ним. Даже не оглянулась".
"Ревновал?"
"Еще как!"
Свет гаснет. Начинается последнее представление на сцене этого театрика.
И тогда он кладет ладонь на ее колено. Она кладет сверху свою ладонь и прижимает его руку. У него замирает сердце. Всего одно-единственное мгновение, длинною в акт ли, в целую пьесу? Или - в жизнь? Оно оказывается таким значимым и длинным. Как будто только ради этой капелюшки...теплого счастья - всего-то лишь! - и стоило жить на свете!?. Разве не так?..