whatsapp
отвечаешь: «привет, нормально».
капли вытрешь, читаешь «что ж».
дождь компактный, почти карманный —
незначительный в целом дождь.
«говорили остыл? я тоже».
нужно что-то сказать в ответ.
дождеструйки бегут по коже,
никакого ответа нет.
* * *
в детском саду изучали ремёсла —
так называли предмет.
вырос, вода у дороги замёрзла,
запил за стенкой сосед.
всё, что случается, всё называется:
ну, например, «календарь».
день повторяется, свет осыпается.
чёрная точка. январь.
не надо
если войти в этот город в районе трубы
(трубой называли завод на васькова),
будет такая конкретно таёжная быль
одна тысяча восемьдесят восьмого.
только не надо пытаться с другого конца —
там, где иное — плакучее, вербное.
папа глядит на подросшего сорванца,
говорит: у тебя есть братик, наверное.
встреча
достаёт серебряную «хортицу».
помню, поджигал её — горит.
— сам чего, обрыдла?
— нет, не хочется. —
большего не нужно говорить.
— ну тогда возьми в пакете яблоко.
зря мы так о жизни, что плоха.
облака на небе, будто ялики
из давно любимого стиха.
проводы
Елене Евтеевой
алкоголь через сутки на вкус, как вода,
только думать о печени неинтересно.
провожали в четверг, говорил «не беда:
никогда не любил это место».
это было, как в фильме про облако рай.
над вокзалом текло тепловозное эхо.
водка кончилась где-то на слове «бывай».
никуда, разумеется, я не уехал.
* * *
что мы знаем о девочке в платьице длинном?
той, с фломастерным пятнышком на носу?
только то, что мы видим: рисует картину:
очень маленький домик в еловом лесу.
через час дорисует на ветках иголки,
станет вслушиваться в тишину.
спросит «волки?» у папы. — «какие тут волки?».
и в ответ это долгое «уууууу».
* * *
голос воды, словно с ветки срывается жук,
очень некрупный для полного рыбьего счастья.
завтра тебе я, наверное, что-то скажу,
что-то из серии «кончено, возвращайся».
осень такая прозрачная в этом году,
ласково гладят запястье кленовые пальцы.
думаешь, думаешь, думаешь, ду…
стоит ли просыпаться.
* * *
два луча — это фары с бетонной дороги.
дед ссыпает в ладонь очень взрослый табак.
— греки думали, звёзды не звёзды, а боги.
может, думали, только не очень-то так.
оборвётся и смолкнет в поленнице жёлудь,
жалко греков, и деда, и всех остальных.
как там дальше без них фиолетовых, жёлтых,
равнодушных, изменчивых, ледяных?
в баре
официант произносит неумное «сорри» —
это значит, что крупная только одна.
за соседним, которая малость за сорок
говорит той, которая возле окна.
говорит как-то тихо и оченно просто,
а звучит, как сплошная истерика:
мне отсюда хотя б на заброшенный остров,
мне отсюда хотя бы в америку.
пневмат
третья пулька ложится, как правило, мимо.
кто-то сильно нетрезвый кричит «эта возле».
так в несбывшемся сне обнимаешь любимую,
наяву забирая ладонями воздух.
понедельничный вечер нечаянно вербный.
жил да был человек, только глупо и мало.
— это больно? (про пульку). — не знаю, наверное, —
вот сейчас неожиданно в точку попало.
похороны
после кладбища много молчали и пили.
бабка славкина тёрла слепые глаза.
говорили: неместные в драке убили,
только правильней будет вот так: развязал.
возле речки потом восьмилетняя галя,
провернув на запястье браслет голубой:
— а вперёд для чего непременно ногами?
— потому что в начале вперёд головой.
знаки
от конфеты останется розовый фантик,
то есть образ конфеты и слово «была».
между прочих времён над одной из атлантик
ватку неба пронзает стальная игла.
как там бар назывался? не hasta la vista?
ничего нет за знаками, в этом и суть.
что мы знаем про девочку в той серебристой?
что мы знаем про волка в осеннем лесу?