Мне было пять, и он пришёл ко мне
Морозной тенью праздничных колядок.
Повис гирляндой на моём окне,
Нырнул в какао горстью мармеладок.
Мне было десять. Он пришёл опять,
Упал закладкой в старый томик Барри,
Который мне тогда читала мать, –
Красавица в атласном пеньюаре.
В мои пятнадцать он явил лицо,
Впечатался в лазурь церковных стёкол.
Ко мне вернулась память: лес, кольцо,
Перчатка, а на ней упрямый сокол.
Теперь я знала: долгих триста лет
Прошло с момента первой моей смерти,
И мой любимый твёрдый дал обет
Меня дождаться в этой круговерти,
В древнейшем цикле жизни на земле,
Где всё фатально – оттого и горше.
Где мы живём секунду, чтоб во мгле
Потом томиться вечность или дольше.
Мне было двадцать. Он сказал: "Пора".
Я долго вышивала у камина.
И зло смеялась младшая сестра:
Чудачке, мол, сосватали кретина.
Вот только толстый и смешной жених
(Потевший так зловонно и нелепо)
Со мной венчался в сумерках слепых
Фамильного, чуть вычурного склепа.
Пускай для мира этого мертва –
Зато мне мир другой сейчас открылся.
Как будто в час священный Рождества
Небесный свод Звездой засеребрился.
Теперь всегда мне двадцать. Знаю я –
Его любовь и тьмы, и смерти больше.
И даже в мутном сне небытия
Не страшно вечность с ним пробыть – и дольше...