Девичья фамилия – автобиографический роман. Его повествование - другими словами рождение, складывалось из противоречий и недомолвок, тайны и обмана, беспокойства и отчаяния, умиротворения и святости. Я подписал книгу Александр Бышег и это на мой взгляд, как то, оправдано. Я не взял фамилию отца – Быков, отца который не жил с нами, хотя, со слов матери, и желал этого, не взял фамилию деда по материнской линии – Шепелин, хотя прожил с нею многие годы, а выбрал псевдоним – БЫШЕГ, который сложился из начала двух фамилий и отчества – Гаврилович.
Мы, воспитанные советской властью, находясь под гнётом коммунистической идеологии, не могли, да и теперь слово бог произносим с трудом. Однако, взявшись за великую, по моим понятиям работу, я прошу – боже, помоги мне! Не знаю, будет ли кому то интересно моё творчество, хотя, по большому счёту, хотелось бы на это надеяться, однако для нашей семьи, близких и дальних родственников, наверное, моя работа будет оценена по достоинству. Хотя, слово оценка, в данном случае, не совсем уместна, и всё равно, и самое главное – это наша память, а она, бесценна. Потому, если я имею возможность, по своему, может быть не последовательно, коряво, но, по моим понятиям допустимо точно, рассказать о жизни, вернее, некоторых эпизодах близких мне людей, я с удовольствием это делаю. Думаю, что мой житейский опыт, образование, характер, окружение, внутреннее состояние и огромное желание, будут способствовать мне.
ДЕВИЧЬЯ ФАМИЛИЯ .
Повозка двигалась очень медленно. А может, мальчишке казалось, что едут они еле – еле, и встреча с дедушкой, которого парнишка не разу в жизни не видел, откладывалась ещё на неопределённое время. Частенько, бык, тянувший подводу с пожитками, останавливался совсем. Он, тяжело дыша, долго - долго задней ногой чесал голову, потом, без понуканий, двигался дальше. И так уже не первый день.
За последние несколько лет, эта семья уже в третий раз, не по своей воле, меняла место жительства. Видимо в совхозах, как государственных сельскохозяйственных предприятиях, не очень то считались с мнением рабочих и посылали их туда, где на взгляд начальства, важнее. Зато в таких деревнях два раза в месяц давали зарплату, обеспечивали ежегодными отпусками, и каждый совершеннолетний гражданин имел паспорт. Колхозники же, таких прав не имели, они, вообще, практически были закрепощены новой властью - куда им, без документов.
- Всё, отдыхаем, - скомандовал Петр, - попоить, да покормить нашего работника надо, - он кивнул на огромного, без рогового буйвола, - да, и самим, отдохнуть не мешает, встали сегодня ни свет, ни заря, а хода до места, ещё, дня, три будет. Он поправил лежавшие в фургоне пожитки - хотя, чего там, рубаха с перемывахой, вилы с лопаткой, да коромысло с вёдрами, однако, и это добро, из земли не выпнешь, распряг фургон и погнал быка на водопой, - потом, остановившись, поискав кого то глазами, крикнул, - Ленька, сходи в лес, хвороста насобирай, потом костёр разведём, печёнок испекём и чай сделаем.
Варвара, была сама не своя. Толи дорога, сказалась как - то, толи ещё что, но ей нестерпимо хотелось прилечь. А как же, шестой месяц на сносях, не всякий такую дорогу одолеет. Правда, раньше, будучи беременной, она и не такую работу выполняла, но то раньше, было время, она одна троих ребятишек поднимала, а теперь, подико, мужняя, баба. Варя не торопливо, вслед за хозяином, тоже пошла к речке, - посижу тут, отдохну Петя, - тихо проговорила занятому своим делом мужу,- залегтелась как то, - потом, уже из далека, крикнула, - не зови, сама приду. Медленное течение воды располагало к неспешным раздумьям. Варвара легла в тенёчек, и, сразу, будто провалилась . Нет, не уснула, а словно, утонула в прошлом.
Все детские воспоминания у Вари Шепелиной, почему - то всегда, начинались с мельницы, на которой она побывала ещё в очень раннем возрасте. Девочка тогда была просто напугана движением каких - то не понятных, загадочных, страшных механизмов, белых, белых рукавов, громыхающего приведения, сказочного огромного мельника и растерянного старшего брата, увидевшего испуг, на лице сестрички.
- Боюсь, Вася, пойдем обратно, - без конца твердил ребёнок,- не пойду больше на мельницу, где муку делают, а из неё хлеб стряпают, не пойду больше, страшно здесь.
Потом, в её сознании, возник большой коровник, где у неё, восьмилетней, были свои бурёнки, с которыми она должна была управляться – поить, кормить и даже доить. Глядя на ёё распухшие ручонки, родственники сокрушались: « как старушка, не поиграть ей, не побегать, не в гости сходить, совсем замордовал её родитель окаянный – всё за богатством гонится, всю семью в батраках держит, репенёнок, окаянный». Кстати, репьи, репенята, как прозвище, появилось в деревне не так давно, с той поры, как большая семья, включая всех родственников, относительно разбогатев, стала строить особняки, поблизости друг от друга. Но это благополучие давалось невероятными усилиями, нечеловеческим трудом на своей вожделенной политой кровью и потом, земле.
Но, конечно, не из одних испытаний волнений и тревог была соткана жизнь этой семьи. Были и счастливые, беззаботные дни. Частенько, зимними вечерами, собравшись в большой комнате, именуемой залом, они рассуждали о будущем. Оно казалось им предсказуемым, не простым, добрым, светлым и манящим. Потом речь заходила о нынешней жизни в которой каждый имел свои обязанности и строго, безропотно выполнял их. Когда в разговор вступала Серафима, средняя из сестёр, все, особенно Василий, младший из братьев, слушали рассказчицу раскрыв рот. В самом деле, умела она заворожить своими рассказами, придумывая правдоподобные небылицы.
- Ну, ты, Сарка, даёшь, - вживаясь в образы младшей сестры. восторгался брат. В конце концов, речь заходила о дальних и близких родственниках, доброте и невежестве, бесчестии и зле, бездомных и даже о покойниках. В конце, отягощённые услышанным, все находились в какой то неопределённости - раздумье. Первым, из этого, неожиданного оцепенения – тревоги, недосказанности выходил Андрей: « давайте, успокоимся, хорошо что мы наших родных вспомнили, царство им небесное, нам бы так прожить, хорошо что о завтрашнем дне подумали. Потом, улыбаясь, глядя на брата, спросил – Васька, ты, вроде про вечерки чё то поминал, не пойдёшь что ли?
- Не пойду, - раскрасневшись, вытирая лоб, ответил несостоявшийся ухажёр, - забоялся я, чё то. Успею, никуда эти вечёрки не деваются, спать лучше пойду. Андрей, совсем расслабившись, оглядев собравшихся, уже строго подитожил - ну, ладно, пойдём спать, утро вечера мудренее. Мать снова с удовлетворением отметила про себя – совсем взрослый, настоящий хозяин.
-============
Матрёна – мать Варвары, была высокой, прямой, молчаливой и кроткой женщиной. Летом, во время полевых работ, домой она возвращалась очень поздно, когда младшие дети, ухоженные старшей сестрой, уже давным – давно уже спали. Только Варя, всегда дожидалась прихода матери. Она часто выходила на дорогу, или влезала на крышу сарая и, из под руки, смотрела в сторону заката. Именно там, думала она, трудится её большая семья.
Являлась Матрёна измученной с выцветшими ресницами и бровями, длинном сером платье, наглухо подвязанном платке. Лаская сонных ребятишек, она молча вытирала слёзы, беспрестанно крестила их, называла ненаглядными и христовыми. В эти минуты, женщина никогда ни на кого не жаловалась, была отрешенной, замкнутой будто свидание с детьми и тихий плач при этом, были обязательным ритуалом, дань семье и всевышнему. Варя не понимала, были ли это слёзы радости или обиды, а может какой – то боли.
Утром, чуть свет, с коромыслом на плечах, мать шла назад – несла работникам провиант – хлеб, молоко, мясо и многое другое, самое необходимое при тяжёлой работе. За долгую дорогу, Матрёна, в который уж раз, думала о своёй не лёгкой доле. Свёкор её был батраком. Потом, как будто какой то царский указ вышел, дали мужикам землю, лошадёнку и кое – что из инвентаря. И вся большая семья, вместе с ними Матрёна, надрываясь, гнули спины, чтобы свести концы с концами. Мало по малу, пришёл в семью достаток, а потом, далёким эхом в её сознании, прогремела великая смута. И в деревне - то белые, то красные, то банда Мишки – Чёрта.
К тому времени, отец, большого семейства Александр, умер и за хозяина остался старший из сыновей, Матвей – её супруг. В тревожное, не спокойное время, когда власть с великой лёгкостью переходила из рук в руки, он вообще исчез, остальных братьев его и другую родню жизнь разбросала по всему свету. Был момент, когда может для острастки, чтоб другим в деревне не повадно было, группа бездельников, которым при любой власти трудиться неохота, кстати, они первыми в большевики пошли и зажиточных крестьян грабили а Андрея, старшего сына, на расстрел ставили. Как сейчас, в её глазах, он, с непокрытой головой прощался со всеми, как бабы голосили, как она сама, обессилев, сознание теряла. Матрёна не понимала и не могла понять, в силу своего ограниченного мировоззрения, что это было начало новой эпохи, рождение которой было мучительным и кровавым. Часто в их уже большом доме останавливались на постой чужие люди. Бывало, неожиданно начиналась стрельба, тогда все домочадцы в испуге прятались в подполье или погреб, пережидая смуту.