приблизишь лицо –
щека, расцарапанная о звёзды,
засочится закатом в травах горящих.
в травах, утратой сожжённых,
вдовое небо чернеет.
о ком? – знает каждый укрытый своим
краем его плащаницы.
им распластанным, с «там» шептаться не страшно:
тьма дышит на них как почти домашняя
чаща. игла сосны, звёздный ли коготь
увязают в молчания пересоленный ломоть,
о корни ночей трутся пустые рёбра,
и каждый павший чашей зелёной собран…
а оно припадает к земле,
очерняясь её утробой,
прислушиваясь к влажным стонам и придыханьям –
и та, что ласкает, и тот, что в неё кончает,
поднимают рассвет дрогнувшими плечами:
из алчущей пашни
и пепельных клубней
тянутся стебли, острые, как ресницы
первого взгляда, каким солнце глядится
в землю,
целуя тенью – из голубого – глуби