Насиб
Это не депрессия, это лишь глухота,
Сохраняющая способность слышать с листа,
Различающая птиц голоса
На бумаге, когда бумага пуста.
А уж видящая - точно сова,
А уж чуткая - что твоя темнота
В тесных комнатах, куда втиснуто фортепиано
И беспокойная неправда влита.
В тесных комнатах, где болванчики вряд
И крышка пианино, - точно плита
На которой они угрюмо стоят,
Улыбаясь неискренне ни черта
Плита нависает над несмелой мечтой,
Как над новорожденной травою пята.
Размера не меньше сорок пятого,
У которой глупо просить "живота",
Потому что пока она сообщит голове,
Которая далека, как луна, но хоть не пуста,
Не останется жизни в измятой траве,
Ни червя, ни куколки, ни листа.
Избавляющая от предвоенного рева,
Эта благословенная глухота.
Создающая иллюзию, что простынь неба
Не потревожена взрывами и чиста.
Даже когда медленно рассыпаются
Безнадежной мозаикой вера, надежда, мечта.
Вместе с пшеничными и ржаными полями,
Когда реальность уже далеко не та.
Поднимаются, крутятся, крохотные сперва
Невидимые столбы, вавилонским башням под стать,
Чернющие, все любимое нами
Способные разворотить и разметать.
Привязать нас к земле морскими узлами корней,
Чтобы даже не пытались летать.
Мы прикованы к улочкам, по которым,
Вздымпя серую пыль, проходит почтарь.
Из тумана неспешно выходит дорога,
Устремляется к тучам, черна и пуста.
Почтальоны взбивают желтую пыль
По скучнейшим едва обжитым местам
Васхр
Вдоль маленького города дымится черта,
По которой дозором идет глухота,
Не позволяющая жителям слышать
Ни ворчание море, ни жалобы пальмового листа,
Похожего на повисшую на стволе ладонь,
Которая хочет небо черпать и глотать.
Вместе с отраженным отблеском звезд,
С пустотю, которая даже не чернота.
И не ослепительный свет, а нечто иное
Ей вполне понятное - вечная пустота.
Глухота колотушкой стучит: все спокойно,
До того, что можно плющом оплетать,
До того, что проходят на цыпочках войны
И оседают в архивных книгах лета
Птичьими пометками: ничего не случилось.
просто мор. Неурожай. Погодка не та.
У глухоты завязано белым лицо
По самые глаза - и дымится черта,
Серо-белым, то ли туман, то ли начало огня,
То ли небо, готовое расцветать
Беспокойной зарею. Спите пока.
Кто знает, какая предстоит маята.
Кто ведает, с чем столкнуться придется,
Какая за алой нитью утра стоит чернота,
Какая боль дежурит там, за околицей,
какое лихо грозится нас растоптать
Чугунными лаптями невыносимого,
Выскочив мгновенно из-за куста.
Шаг - а тм выползший из могильника вирус.
Шаг - а там темнота, подъезд, гопота.
Поэтому спите, пока вас хранят черта
поселений и благословенная глухота.
Пока в открытые окна струятся лучи,
Пока вы в безумии не соскользнули с плота.
Пока над вами лепечут ваши каштаны,
Пока дорога безветренна и чиста.
Пока на задних дворах расцветает сирень
Пенным вздохом на салатных кустах.
Пока вы слышите колыбельные глухоты
Все больше не в лад, а лишь бы час скоротать.
Рахиль
Поэтому я спокойно пойду вместе с ней
По камням, по пескам, по бревнам моста,
Уже не думая: упадем или нет,
Туда, где деревья точно сняты с креста
Измождены и обижены, где торжествует готика,
Где можно слезы не лить, а только глотать.
Какпаршивое пиво. Где тебя не любят,
Настолько прочно, что и спросить маята.
Где байты пишутся стоя в позиции цапли,
А телефон отмечает что "эйн клита".
Связи нет, а заодно - понимания,
А яблоки зелены, а ночка густа.
А вишни - почти как те, что под миргородом.
Перестань трепыхаться - кругом борта.
Только шаг - и ударишься о железо.
Без улыбки обнимет всласть глухота.
И шепнет: - Дорогая, ты потерпи,
Переночуем - и дальше по светлому, как с листа.
Как в те года, когда не моцартианство,
А так - есенинка, и до той еще дорастать.
У глухоты мозолистые ладони
И лицо тяжелой ночи под стать.
Глянешь - и, чу! - на цепях беснуются псы
И стихи - единственный шанс перестать,
Отключиться от ужаса - и не расслышать,
Отрубиться от ночи - и рассветать.
Спасибо тебе, глухота, за то, что ты рядом,
Единственная, которую можно застать
В три ночи, когда сообщения не напишешь,
И спина как стена, а хочется обрастать
Словами, как виноградными листьями,
Чтобы когда-нибудь ягодами блистать.
Золотисто-зелеными и не черными,
А лиловыми, как майских ночей лепота.
А еще спасибо словам, что они со мной
В трясущемся трамвае, в прыгающем поле листа.
Вот они идут, цепляясь за шлейф,
Который тащит болотами глухота.
Касд
Но за болотами всегда бывают сады
И реки струятся южнее некой черты
Вдоль которой произростает морошка,
А вокруг не спрашивай, что за места.
То сереет почт безнадежно камень,
То на ряске вздрагивает краснота
Ягоды или чахоточного цветка
Из которого венков не сплетать.
Только сказки сказывать
и колотушкою грохотать
По крайним стволам тайги,
Где бродит беда без хвоста.
Бурая - бурая, клыкастая, что медведь,
Совсем настоящая, не та мелкота,
Что бродит по городам и зовется проблемами,
А на самом деле не беда ни черта.
А так - затыки, мелочи, неурядицы,
По сравнению с той, косматой, из-под моста.
Она выныривает - весь трехметровый рост,
Когти, клыки да богатырская стать.
Поди побори ее, ровесницы динозавров,
бабушку махайродов, косматищу без хвоста.
Приближается. Стрекочут "за жизнь" вертолеты.
Кого-то спасают,и простынь неба чиста.
Словно простыни в маленьком изоляторе.
И ничего серьезного, так, подлатать.
Спите, жители Тель-Авива, спите.
Спите, жители Тегерана. луна тоской налита.
Спите, парижане, спите, усталые римляне,
Спите, жители Питера и Москвы. Суета
Отлетает, как нетопырь. Спите, мои киевляне,
Спите, жители Лондона. Нечему грохотать,
Взрываться, пугая вас.
Над Гангом утра гортань
Прочищается. И каштаны над самым Днепром
Шепчут: Киеву не грозит немота.
Спите, жители Чикаго и Минска,
Спи, Душанбе, спи, придуманный Гюлистан,
Осыпая землю дыханием тысячи тысяч роз,
Спи, пока косматой беде подрастать.
Фахр
А все-таки хочется пробудиться в надежду,
Которая как туман разлита
По предрассветному небу
Поверх большого хребта,
Дремлющего чутко и трепетно,
Мерцая камнями, светлыми, что береста,
Мигая окошками отдаленных домов
Спит хребет, как гигантский скелет пракита.
Около пяти. Кое-где будильники.
Где-то орут муэдзины из-за моста,
Перекинутого через мелкую реку,
Несудоходную, и сама глухота
Выбредает из ночи в сером плаще,
Усталая, а с чего бы ей не устать.
И ей бы с ней проснуться в ласковый мир,
В котором яростно горит не огонь, а цвета
Неба, роз маргариток, моря, домов.
над которыми долго-долго летать
Попугаям и ангелам.
Будет смотреть глухота,
Сидя на крыше многоэтажки,
Как в мире орут цвета.