Оглянись!
Ты давно окружён миллионом писак
с миллиардом идей, из которых не выткать и нити.
Равнодушие глупости стелит для гения ложе
на каштановой стружке, покрывшей бессмысленный мрак
совершённых почти что случайно холодных соитий
с чередой отражений попавшихся утром прохожих.
Не тоскуй!
Здесь реально не любят сорвавшихся вниз.
Ну, подумаешь - кто-то придумал кого-то из смеха
и желания выхватить мир из ослабшей ладони!..
На проезд до себя был введён недешёвый безвиз,
облегчающий ужас от в сердце погасшего эха
переписанных в самый последний фрагментов агоний.
Проведи!
Безымянным по лезвию взгляда назад,
оброненного в сумерках этих пугающих улиц,
что сплетаются после в тоской раскуроченный город,
где скитаются в поисках рая познавшие ад,
к чьим потрёпанным душам слова из молитв прикоснулись,
замыкая в молчаньи бессмысленный шум разговора.
Расстели!
На оранжевой простыне тает рассвет,
освещавший бесстрастно весной силуэты с постели
в этой запертой спальне на только достроенном третьем.
И уже позабыты места, где счастливый билет
продавался из маленькой, солнцем заполненной щели!..
Впрочем, так же забыты и цифры на этом билете...
Посчитай!
Не себя, так её, обойдённую мглой
посредине надежды на вечность декабрьской встречи
с оступившейся смертью, закованной в жизни пределы.
Роковые узлы завершаются ловкой петлёй,
беззаботно наброшенной кем-то на милые плечи,
отправляя на встречу с Всевышним убогое тело.
Откажись!
В первых звуках рождалась мелодия зла,
проникавшего утром в пространство, венчавшее души
абсолютно бесцельных, нашедших мечту в любопытстве.
И ведь в тысячах чисел ты точно не сыщешь числа
своего безразличия в виде аптечных берушей,
отражающих жадность и страхи разбитокорытства.
Никому!
Ты усёк - ни-ко-му!
Ни на шанс избежать!..
В бескорыстном веселье прочесть не дано даже бесу
эти несколько букв, оступившихся в порванном ритме,
в суть которого я проникаю с упорством ножа,
что заточен на грани любви и, пускай, интереса,
превращённого в пять запятых между строк в алгоритме...
Так и жги!
Развернувшись лицом к промелькнувшему дню,
что исчез в благодарном кивке зацелованной ночи,
переделанной страхом в удобный диван на террасе
ресторанчика в парке, где мир - это блюдо в меню,
а упорная вера - растерянный херес из бочек,
что однажды дождётся для сердца заветного часа.