Дантес, используя свои связи, объявил,
что его дочь сошла с ума на почве
«ненормальной любви» к своему дяде.
Для потерявших разум был в Париже
открыт приют, и быт в нём был таков:
и хлеб черствей, да и супец пожиже,
чем у свободных тихих бедняков.
Тут – как тюрьма: не выйдешь за ворота.
Средь смуглых франков, личиком бела,
одна бедняжка – Леони-Шарлотта –
наполовину русскою была.
Но до того как стать ей вдруг больною,
(всплывает правда – как её ни прячь!)
она жила в дворце, а за стеною –
отец её – сенатор и богач.
С её же стороны стена имела
для батюшки её прискорбный вид:
родная дочь ведёт себя так смело,
о чём-то всё напомнить норовит!
Да где ж течёт река забвенья Лета:
ведь у неё, живущей вдалеке,
стена – в портретах русского поэта
и в книгах, что на русском языке!
А он – сенатор (в скобочках заметим:
любя лишь власть и денежный металл),
когда-то был знаком с поэтом этим,
хоть ни строки его не прочитал.
Но нам порой зигзаг судьбы неведом:
всегда скромна, не очень-то смела,
и вдруг его за чопорным обедом
родная дочь убийцей назвала!
– Вот мы какую гадину взрастили!
Сгною её я способом любым!
………………………………………………………
А мы – все сумасшедшие в России,
поскольку Пушкин всеми в ней любим!