Рябиновой ночью, когда черт считал воробьев,
Мама поспела, и я был вполне готов
Явиться на свет многосвечный, да только зря,
И рожденье случилось первого сентября —
В день, стало быть, знаний, от коих нынче невмочь.
И уже не жаль просроченную ту ночь,
Которая, хоть природно была тиха,
Что греха таить, могла довести до греха.
Воробьиной ночью, когда осовевший черт,
Сатанея, вел шальной птичкаре учет,
Можно было бы мне, верещащему пустяку,
Под общий шумок попытаться попасть в строку
И там прописаться, чтобы в некий момент
Получить — чем черт ни шутит — некий презент.
Тем паче роспись была не моя — его.
Впрочем, я был еще не рожден, и не знал всего.
Лихо было ночью, да Спас придержал да спас,
И я опоздал. Я опаздывал столько раз…
Я прыгал в такси, и бегал, не чуя ног,
И не мог поспеть. А, может быть, Бог берег.
Но каждый год мне кажется в эту ночь,
Что в глубине души я отнюдь не прочь
Душу продать, пусть даже без барыша.
Только кто возьмет? Да и есть ли еще душа…