Обхватив седую голову руками,
Неожиданно расплакался старик.
Он не первый год живёт в печали,
А тут неожиданно вдруг сник...
Стали слишком глубоки морщины
Вдоль его уставшего лица...
Словно средь гигантской паутины
Лишь видны его в слезах глаза.
Грустью и тоской уже изрезаны
Сердце и душа, и места нет...
Им давно уже покой утерян,
Только память в нём жива за много лет.
С каждым годом больше он стареет,
Силы начинают оставлять...
А он всё сильнее и сильнее
Стал частенько по родным скучать.
Он волнуется всем сердцем за любимую,
Ведь прожил он с нею много лет.
И, любя, зовёт её бабулею,
Для него её важнее нет...
Захворала вдруг его зазнобушка,
Положил в больницу он её...
А сам мается и места не находит,
Ведь уж выписать должны давно.
Навещает дочь его, конечно,
Но ведь у неё есть тоже дом...
Оставлять приходится отца ей,
Хоть к себе звала, мол, вместе заживём.
Но тот разговор остался в прошлом,
Впрочем, он тогда уж в воздухе повис.
Не хотят уже менять свой угол...
Может то прощальный их каприз?
Убеждают нас в своём желании
Стены дома чтоб не покидать...
Здесь, мол, сами мы себе хозяева,
Поздно нам к новинкам привыкать.
Здесь мы жили с младшим сыном нашим,
Здесь воспоминания о нём...
Мы не так стары, менять чтоб угол,
Как-нибудь тут век свой доживём.
А оставшись снова в одиночестве,
Он тоскует сильно день за днём...
Ему сына так увидеть хочется,
И чтобы жена вернулась в дом.
Видел дед, как сына смерть забрала,
На его руках ведь умер он.
И живёт теперь он с этой раной,
Постоянно думая о нём...
Эта боль терзает его сердце,
А перед глазами сына взгляд...
Он с отцом на век тогда прощался.
Если б знать, кто был в том виноват!
Та трагедия его так подкосила,
Точно также, впрочем, как и мать.
Обхватил он голову руками...
Устремив куда-то вдаль свой взгляд.
В памяти мелькают всё картины
Жизни, что пришлось ему пройти.
Ждёт он из больницы всё зазнобу,
Выписать на днях её должны...
Татьяна Добрая