Мой первый гусь, мой бабелевский гусь,
ты был убит за здОрово здорОво.
Теперь, когда немного напрягусь,
легко припомню Ильфа и Петрова.
Трагедию Лоханкина, когда
соседями был бит Васисуалий...
Уроки либерального труда
когда интеллигенцию спасали
от порки на Слободке? Отклонясь
от темы революции и веры,
хочу забыть, кем был грузинский князь
и кто служил когда-то камергером.
Я к Бабелю за гусем, словно тать,
очкастый, по учёной части квёлый,
иду, чтоб разузнать и возроптать,
чтоб жить, не допуская произвола
худой интеллигенции. Гусак
покуда жив. В руках у квартирьера
моя судьба и жизнь. Ни так ни сяк
казачеством освоенная терра
меня не принимает, хоть убей -
повсюду ругань, смех, зубовный скрежет.
Кругом бойцы и я меж них - плебей,
таких тут за очки спокойно режут.
Ты сам себе бессменный часовой,
стоишь, устав от этой свистопляски.
А вот испорти даму - будешь свой,
и будет от бойцов почёт и ласка.
Ну, где, мой гусь? В хозяйкиной груди
кулак найдёт и жертву, и надёжу.
Ты совести моeй не береди,
иначе я и совесть уничтожу.
Повеситься желаешь? Черта с два,
мне нужно жрать. Mой гусь, убитый саблей,
затих под сапогом, хрипит едва.
Зато и напряжение ослабло,
и чувствуются признаки родства
с любым солдатом, с целым эскадроном.
И всё - интеллигенция мертва.
Одним поступком, сильным и ядрёным,
она убита, Господи, прости
мне эту смерть, но как же быть иначе.
Когда другого нет у нас пути,
то я, не убивая, мало значу.
Я Ленина читаю. Ну и ну -
сказал казак - ноздрю щекочет правда.
Как точно бьёт, что курка по зерну.
и мы тебе теперь, товарищ, рады.
Ты свой, ты наш, готовый портить дам,
тебе и ласка наша, друг любезный.
Убитый гусь, я почести отдам
тебе, когда предстану перед бездной.
Пока же спим... Уснули вшестером
под крышей, где из дыр сочились звёзды.
Я знал, что всё закончится добром...
А, может, злом... Об этом думать поздно.
Мой бабелевский гусь... Я стал собой -
уверенным, упрямым, норовистым.
Лишь сердце иногда давало сбой,
пустое, обагрённое убийством.