ВЕК ЕСЕНИНА. Главы к биографии.
Любил он родину и землю,
Как любит пьяница кабак.
Сергей Есенин.
ПРОЛОГ
В раю уходящей эпохи
Родился рязанский пастух,
Играл на свирели убогой,
Но все расцветало вокруг.
А месяц жеребчиком резвым
Подмигивал сверху шутя:
«Сережа, воспой край чудесный,
В сердца звонкой песней войдя.
Я буду с тобой ночью светлой.
Ты только вглядись в синеву:
Там берег родимый заветный,
Мычанье коров на лугу,
Пшеницы желтеющий колос...
И знай, горизонт невысок –
Уж небо клонится по пояс,
Чтоб славить тобою Восток».
И отрок, вняв Неба признанью,
Щедроты узрел наяву...
И сил пламенеющих храмень
Объял золотую главу.
Сызмальства видел не серость
В полях и степях паренек,
А песенных рифм зеленелость
Под сизый избушек дымок.
Все запахи, краски и живность
Наполнились явью – не сном!
Упиться и мне доводилось
Тем медом магических слов.
Стал притчей московский повеса,
С рязанских полей хулиган.
Пришел в век двадцатый он песней,
А птицей - попался в капкан.
Глава I. УЧИТЕЛЕЙ НЕЗАГАСИМЫЕ ЛАМПАДЫ
1. Вербочный херувим
В день сентябрьский погожий, осенний,
Родился у Оки свет-Есенин.
Был он сызмальства озорником.
Пел немало потешных частушек.
Но кумиром стал Лермонтов, Пушкин...
Наизусть знал немало стихов.
И еще он любил песнопенья
Богомолок, что бабка звала,
Приглашая на чай и говенье,
Позабывши про дома дела.
Дед зажиточный дал воспитанье –
Корнь от корня крестьянский родов,
Что на сердце легло обстояньем,
Естеством стародавних основ.
И от кладенных домом святилищ
Зародилась в душе глубина,
Где не ангелы только селились,
А природы живая страна.
Отрок, Божьей рукой осененный,
Был и чист, и доверчив, и смел,
Тяжким роком в мир тьмы занесенный,
Все пожнет – бред и славы удел.
2. Сиротское братство.
Твои муки – моя печаль.
Твоя печаль – мои терзания.
Из письма С. Есенина Г.Памфилову.
Спас-Клепиковский интернат
Стал благодетельной основой,
Открыв дверь жизни незнакомой,
Питавшей зреющий талант.
Был в центре юности ветров
Словесник с именем Хитров –
Подростков строгий попечитель
И дум возвышенных ревнитель.
Вспоенные единым домом –
России ранние цветы –
В пятнадцать лет под честным взором
Смысл постигали красоты.
Памфилов – местный Ломоносов –
Так сочинения писал!
Всерьез рассматривал вопросы
Естествознания начал.
В литературе – лучший критик.
Сережа другу доверял
И первые свои открытья
В пылу общенья совершал.
Кружок начитанность привнес,
Вкус к философским изысканьям:
Что есть поэт?! Как Пушкин взрос,
Став светочем сего избранья:
Не сытым в славе умереть,
Но мучась под ударом жизни.
А до того – не тлеть – гореть,
Чтоб песню дать своей отчизне!
3. Уроки Блока.
Сергей Есенин так мечтал
Увидеть первого поэта!
Блок в Петербурге тосковал,
Как мудрый грек холодным летом.
И вот рязанский паренек,
Топчась, волнуясь, с придыханьем
Вступил в смятенье на порог:
«Не откажите мне в свиданье,
От Ваших слов зависит путь,
Который изберу я в жизни.
И если это – блажь и муть, -
Поставлю «крест» без укоризны!»
Блок, разобравшись, не прогнал.
«А, ну-ка накормите парня», -
Кухарке просто он сказал,
Разлегшись с трубкой на диване.
Улыбкой детскою расцвел
Вдруг профиль замкнутый поэта:
«Теперь читайте... Честно все
Скажу, что думаю об этом».
Блок слушал, звуками прельстясь
Трех грустных деревенских песен.
Стихи одобрил, не гордясь:
«Талант Ваш свеж и интересен.
Стихи рекомендую я
В издательства, где есть друзья.
Еще хочу Вам дать совет
С позиций мной прожитых лет:
Старайтесь дар свой сохранить
И с дурачьем вина не пить.
Салоны быстро увлекут.
Там за талант – талант пропьют!
Ну, взять, к примеру, хоть меня –
Я, запершись сижу средь дня -
Стихов и господин, и раб.
Еще... подальше, брат, от баб!»
Есенин помнил те слова.
Но удалая голова
Не приняла игумна глас.
Расстригу ждал свой день и час.
4. Родное гнездо.
Мы свое отбаяли до срока –
Журавли, застигнутые вьюгой.
Николай Клюев.
Густою образностью, сочью
Наполнил Клюев Русь-избу.
Любил есенинскую просинь
И Коловратову кладьбу
Печальных песен рощ осенних...
И крик прощальных журавлей.
В том сердце жил Сергей Есенин –
Живой – и в гибели своей!
Дитя он в горе вспоминал,
Как дивный цвет, что нету краше,-
Лесной лампадкой называл,
Зарною свеченькой погасшей.
Зрел: Русь, купаясь в небесах,
Вся опрокинулась на сына
И в синих солнечных глазах
Восстала мощью исполина;
Палитра слов – сама Природа
России средней полосы,
В чем жизнь и помыслы народа,
Что канули под свист косы.
В рязанца Клюев влил всю душу,
Расшевелив величье уст.
Но с песней вырвалось наружу:
Все, все проходит... даже грусть.
И всуе донеслась молва:
У Клюева-де неслучайно
Лампадку потушил тот тайно –
Знал: упадет с плеч голова!
Глава II. ПОЭТЫ и ОБОРОТНИ.
1. Скандальная слава
Есенин рук не замарал
Агиток площадным дурманом.
Но «бедным», как Демьян, не стал
И «горьким» - за рабочих раны.
Не отгорожен был от масс
Стеной кремлевской величавой,
Особняком, что резал глаз
Голодных толп, косящих «вправо».
Их много – оборотней-имен,
Кто большевизмом был прикормлен.
ГУЛАГ раскроет смысл времен:
Будь гордый человек покорен.
Ну, а тогда писаки-львы,
Ревниво ждущие объятий, -
Плевали выше головы
На «авангард» вчерашних братий.
Не представляю «горьких» или «бедных»,
Кормящих нищих босяков.
С их мест элитных и заметных –
Собак бездомных и щенков.
Есенин знал, что русским миром правят
Неутихающая скорбь и боль.
Не оттого ли стал Поэт буянить,
Что не хотел играть чужую роль?!
Мог убеждать, что даже проститутка
И бомж страны с протянутой рукой –
Достойны жалости не книжно-мутной,
А яростно кричащей и больной!
Кабак есенинский поныне вопит –
Рубаху рвет российский скандалист.
Он в водке боль за всех сирот утопит,
А завтра... выплеснет ее на белый лист!
2.
2.Заложники эпохи
Отец с винтовкой шел на сына,
Под пули внуков шли деды.
Сергей Городецкий «Сергею Есенину».
Был у Есенина могучий оппонент.
Возглавив ЛЕФ, крушил имажинистов.
Мял Маяковского авторитет
И графоманов, и пера статистов.
А «заумь» футуризма славил бойко!
Горланил: массы в новый быт войдут,
Как гвозди из железа, с грузом стойких
Идей и формул, что не предадут.
«Гвоздил» агиткой как пустой патрон,
Заряженный в обойму пулемета.
Сейчас сказали б: синхрофазотрон
советской амплитуды и расчета.
Столкнулись лбами два призывника:
Один – псевдонародной власти гений;
В другом селилась смертная тоска
От новизны немыслимых свершений.
Язвя, сквозь зубы скрежетал «главлит»:
«Ах, балалаечник! И с песней, что забыта...
Сменивший лапти и крестьянский вид
На славу прескандального пиита».
И только под конец увидит в нем
Не «имидж», не «уклон» и не «растригу»,
А хриплых связок погребальный лом
И с горя стих подаст за «забулдыгу».
И, если б поменяться им местами, -
Есенин позже от «системы» пал –
То светлыми ответными стихами
Простил Володю и вовсю б рыдал!
3. По разные стороны...
Мать моя Родина.
Сергей Есенин.
Ну, что сказать про заграницу?
Такие призрачные лица
Есенин ране не встречал.
И в спесь до чванства не впадал.
Да, пропаганда. Скверно... гадко...
Но что ж, ты сын своей страны –
Не хочешь видеть и украдкой
Той демократии «блины».
Америка полна и сыта.
И негры лучше там живут.
Но ты из своего корыта
Лишь рабство видишь, а не труд.
Мещанства вкусов не выносишь.
Что, лучше запах кабака?
Ты русской водки, драки просишь.
А без нее – тебе тоска.
Берлин, Париж... и все напрасно!
Потерянные дни, часы.
Пылал «костер рябины красной»,
Клонились к Родине весы.
Ни Гиппиус, ни Мережковский
Поэта вспять не увлекли.
Ему стал ближе Маяковский –
Не эмигрантские «врали».
А, зрея, «Миргород железный»
В американской новизне,
Принять не смог размах помпезный –
Враждебный собственной стране.
И все же ты вернулся «мачо».
Форсишь, поди английский лорд.
Твой котелок в Москве маячит,
Дурная слава все растет.
Повсюду кроешь ты буржуев:
«Земля не пахнет, ложь кругом».
Но не спасут ни Русь, ни Клюев
Поэта помраченный дом.
4. Поэт и «стойло Пегаса».
В гробу лежал ягненок – бедный отрок –
Закланный беспощадною борьбой.
В измученном лице предсмертный окрик
Всем тем, кто не помог ему рукой.
Застыла жизнь в отверзнутых устах.
В них стон от истязаний гнусной своры.
И Пушкин видел с монумента – прах
Вокруг обносят трижды те же воры,
Те прихлебатели, которых окормил
Внезапной славой солнечный повеса.
Им черный человек милее был –
Его в певце будили эти бесы!
Толкая на буянства в кабаках –
Приспешники доноса и подлога –
Богемой удушали сил размах,
Как сутенеры, кравшие у Бога.
Дегенератов не узнали б имена –
То лист прогнивший на земле осенней,
Когда б не покаянная вина
Перед Поэтом с именем ЕСЕНИН.
Глава III. ПОЛОВОДЬЕ ЧУВСТВ.
1. О любимых…
Сколько их – любимых у Поэта,
Пеплом запорошенных страстей,
Скольких свел с ума весенним цветом
Ярких глаз и золотом кудрей,
Сколько их протягивало руки,
Умоляя приходить опять?..
Но он видел бремя смертной скуки
В том, чтоб жить семьей и умирать.
А они и ждали, и рожали
От щемящей нежности детей.
В нем отца три матери встречали
И с тоской качали колыбель.
Помани к себе, хоть просто в шутку,
Каждая бы голову сломя
Побежала б в вечности минутку...
Но застыла на бегу семья!..
У могилы снежного порога
Возопила Зинаида Райх...
И читала дочь стихи у гроба,
Целовал сынишка горько прах.
А ведь кто-то только что родился,
Так и не увидевши отца.
Вульпин в диссидента превратился,
Чем испил ту чашу до конца.
У ограды сторож верный бродит.
Скорбен дух Галины и молчит.
Все любви желанной не находит
И потомкам души теребит.
Сколько их, разбитых по дороге
В кровь сердец, познавших смерти хмель!..
Роковое имя, знать, Серега –
Символ наших и вчерашних дней.
2. Айседора
Наверно, это пошло и не ново –
С похмелья и опять идти в кабак, -
Когда б не появилась Изадора,
В отчаянье бросив, что и жизнь – пустяк!
К ногам американской гордой дивы
Весь мир склонялся, красотой согрет.
Россия ж на античную игривость
Смотрела дико, как коза в лорнет.
Ведь греческий с латынью отмирали –
Кухаркам и рабочим не до них!
Но танец гуттаперчевой печали
Пьянил толпу, что хулиганский стих.
Кабак и сцена. Как они похожи!
И там, и здесь хмельная благодать.
Он – Интернационалом бил по роже,
Ну, а она, чертовка, танцевать!
А что ей делать – раз погибли дети?!
Какая кара дикости милей?!..
Она одна на целом белом свете...
Да этот мальчик с золотом кудрей!
«Мой сын – мой Патрик», - думала Далила,
Склоняясь к изголовью Сергуна.
Какая в нем загадочная сила...
Неужто в волосах златых она?
«Кто я? Что я?!.. Качусь вниз по спирали, -
Он думал обреченно и сникал. –
А эта босоножка сердце жалит,
Вонзает смело, как Кармен, кинжал».
Так и пошло – шампанское и драки,
Взрыв ревности и страстных оргий чад.
Наверно, любят так еще собаки,
Но о любви своей не говорят.
3. Сын.
Златокудрым и кукольным мальчиком
Представляю тебя. Погоди!
Соберу-ка в степи одуванчиков –
Полетят к тебе. Только не жди
В том заоблачном огненном зареве
Ту, которую девочкой звал.
Вся она растворилась как в мареве
Тех обманных запойных зеркал.
Но, поверь... если в вызвонах яростных
До тебя донесется один:
«Мой любимый, будь светел и радостен!» -
Значит все не погибло – ты СЫН!!!
4. Рожденная лирикой
Ты не поверишь, друг, мне и сегодня двадцать!
Ты вспомни, как в младенческих слезах,
Предвидя надвигающийся крах,
Сказала я, что лучше нам расстаться.
Как ты неисправимую гордячку,
Не зная, провожал до той черты,
Где, умерев, воскресла девой зрячей –
Со свитком песен из земной мечты.
Ты скоро юбилей большой отметишь.
Не растревожив, я с толпой сольюсь.
Хоть под напором памяти взметнусь,
Шагнув навстречу – вряд ли то заметишь!
Но опознаешь в царственной осанке
Дитя любви – красивой и своей.
Я ж вольной птицей – не слепым подранком –
Восславлю вечность чувств в потоке дней!
Глава IV. ВЕЧНАЯ ВЕСНА.
1. Русский кладень
Я не могу писать, как ты,
Твои прощальные цветы
Печалью крылья наполняют
Живущих певчих, что летают.
Смятясь, над прахом наклонюсь:
«Как ты посмел уйти так рано,
Воспев стихами тройку-Русь
И низко пасть до хулигана?!»
Твоим целительным письмом
В ГУЛАГах души врачевали.
Мой дед в году тридцать восьмом
Постиг строк песенных печали.
Узрел: не только свят Союз –
Жив мир березовый из ситца,
Связь милых и любимых уз,
Свет умиленья от зарницы.
Ничтожен писк иных писак:
«Есенинщина – пьянь и мерзость».
Не сузить гения размах
И уст медвяную отверзлость!
Упившись песнями гонца –
Степей и ржи хмельного сына –
Хочу, чтоб не было конца
России у любого тына!
2. Размышления в Константиново
Что такое скандал,
Если Родина тонет?!
Или... пьяный угар,
Если радости нет.
Как и прежде, береза
К земле ветви клонит –
О прощенье прося
И даруя привет.
Клен осенней листвой
Обагрянил скамейку,
Где сидели с поэтом
Враги и друзья.
Из колодца бегут
Слез прозрачные змейки,
Вместе с трелями птиц
В век грядущий звоня.
3. Вечная память.
(по поводу фильма «Есенин»)
Смотрела фильм и плакала навзрыд,
Постигнув душу, схожею с судьбою
Распятой Родины, в чьих кладезях сокрыт
Лик убиенного с златою головою.
Его Природа целый век ждала
И родила на страшное столетье:
Пришел певец, но смяли жернова –
Урочищ окаянных лихолетья.
И, может, кто-то вновь встает Горой
России новой, где в великом – малость.
Певцу любви с златою головой
Потомок отдает любовь и жалость.
* * *
Весна. Прилетели грачи.
Проталины дерн обнажили.
Березы в прозрачной тиши
Расправили зыбкие крылья.
Родник, развиваясь в ручей,
Привольной рекой разольется.
Так сердце натруженных дней
Навстречу Природе проснется.
Ее первозданная высь
В макушках дерев засияет...
А где-то за речкой камыш
О нежности вечной вещает.
Елена Грислис. Октябрь – декабрь 2005