"Истинно здесь ли, что писали эти люди?"
Готф отвечал: "Все истинно, ничто не ложно."
И воевода возгласил тогда сурово:
"Как же такое здесь уже было возможно?
О, окаяннейший, никчемнейший убийца,
Как не боялся ты, когда и Богом клялся?
И страшного суда и Божией кары.
Ты что, над этим всем лишь надсмехался?
И клятвы не страшился, дав при гробе
Предивных и великих чудотворцев?
И в поручители их взял без страха,
И думал, что все это не откроется?
И обещаний не боялся также давать
И удивлен ты перемене?
Как хитростью бесчестной и коварством,
И лестью жизнь повел свою к измене?
Отроковицы не щадил и предал смерти.
Не смел бы я в коварства эти верить.
Но здесь святых порука выступает
И Божию волю всем нам возвещает.
Прими же казнь. Прими, как наказание.
Ты сделал перед Богом злодеяние.
Ты заслужил заслуженной наградой
И по делом тебе принять ее здесь надо."
И воевода то велел уже исполнить.
И пал от этой казни бывший воин.
Мечом глава была его тогда отъята.
Тот готф суровый жребий взял солдата.
Епископ же был столь боголюбивый,
Что милостью просил, собрав все силы,
Решить вопрос и готфа не увечить,
Не приближать его уж с Богом встречи.
Тогда бы готф величие восславил
Того, кто жизнь ему тогда уже оставил
И Бога прославлял со всеми вместе,
Неся по миру славно эти Божьи вести.
Но воевода с ним был не согласен:
"Боюсь, что готф по-прежнему опасен.
Великое он сделал злодеяние
И прогневил собой Божее создание.
Боюсь гневить я мучеников славных
За веру и Христа лишь обезглавленных.
А тот клятвопреступник все нарушил.
Тем он приговорил сам к казни душу."