Жена же готфа крайне ревностью пылала.
В жестокости своей безмерной исходилась.
Тяжелую работу исполнять давала
И, при возможности, всегда над ней глумилась.
И мучила ее тем тягостно без меры.
Почувствовала та себя рабою на галерах.
А говорить с ней ни о чем уж не хотела.
Рабыня не достойна. Ей какое дело?
Евфимия, к тому же, языка не знала.
Не поняла бы, что ей "госпожа" сказала.
И рассказать все о себе она боялась,
Ведь ложь от готфа все о ней распространяла.
И обещал ее избить, как все откроет.
Когда жена узнает подвиги "героя".
Время прошло и видно стало положение,
В котором та была в сем жизненном сражении.
Беременность ее теперь была всем видна.
Жена ж его признала то себе обидой.
И ревность в ней пылала больше и все больше,
И ярость просто разрывала ее в клочья.
И вот работы изнурительные тут же
Ей поручает тяжелее и сложнее.
Так хочется ей извести сию "чернавку",
Чтоб показать, что "госпожа" ее умнее.
Но срок пришел и родила тогда Евфимия.
Младенец мужеского пола так прекрасен.
Лицом он был так совершенно в ее мужа,
Что тот проступок, очевидно, был ей ясен.
Разгневанная в своей ревности безмерно,
Хотела сразу, здесь же, погубить младенца,
Но не могла тогда придумать наказания.
И на печальный сей исход стала надеяться.
"Ты лгал, что не познал сам сей отроковицы.
Лицо его, твоя в нем копия свершенно.
Младенец обличает все твои коварства
И заставляет подготавливать решения.
Подобие его тебе, во всем с тобою схожесть
Меня во всем теперь, конечно же, тревожит."
Готф запирался, мол, что здесь он непричастен
И что жена его волнуется напрасно.