Воспаленной гортанью, закат, горизонт,
Уже час, как болезный, жует и жует.
Уже час, будто жгучего перца сожрал,
Огненным языком зализал небо жар.
И летит птица-ночь, машет черным крылом,
Над горящем пожаром, его языком.
Тушит взмахами крыльев своих его спесь.
И поет тишина колыбельную песнь.
С обгоревшей макушкой, скрипя в облака.
Головою залезла старуха сосна.
Охлажденным напитком для жаркого дня,
Упал дождь с ресторана "живая вода"
Ветер с нежными ласками трет тишину.
Чешет об водосточную где-то трубу.
Их любви, встала зависть, в одном неглиже,
В нараспашку окне, на втором этаже.
Ночь крадется, как кошка по краешку крыш.
А на пятом, рыдает надрывно малыш.
В дремоту заключенных, оконных глазниц,
Отраженье пожарищ, в икоте зарниц.
На луны бледный круг, в стаю сбившись, ползут,
Тучи серые псы, что сейчас загрызут.
И от страха дрожит все сильней "Козерог"
И готовит к сражению свой острый рог.
Встали в строй молчаливый в зигзагах дорог.
Фонари освещая путь в город-острог.
В лужах мрет отраженье рекламных огней.
Предрассветная сырость и нету людей.
Словно бомж с подворотен вдруг вылез туман,
Седой, всклоченный стелит повсюду обман.
И, как раб на галере, не верящий в Рай,
Перерезал туман, первый, звоном трамвай.
Вот и ночь позади, солнца луч проблеснул.
Кто-то встал, не проспал. Кто-то только уснул...