Заварит день погуще кашу,
А ночь покрепче чай -
Я мёд люблю ,за ним я лажу
Куда попало: в горы,в рай ,невзначай.
Есть время,экипировка и погода;
Мне позволяют силы и настрой -
Я лезу в скалы,убегая огородом,
С утра в кроссовках и босой.
И с бортью на деревья лезу,
С веревкой,лестницей,крюками,
Вбивая клинья в скалы Псоу над абзу
Как сладкоежки все веками.
чего то захотелось экзотики:
Охота за галлюциногенным мёдом в Непале
Ежегодно, на протяжении многих веков в Непале, члены этнической группы Гурунг взбираются на отвесную скалу: окруженные роем диких пчёл и подвергая свою жизнь опасности, они собирают галлюциногенный мёд.
Поделиться
Tweet
Дэвид Карпара
окт. 4 2016, 3:00ночи
Twice each year, the bravest men among the Gurung villagers of Talo Chipla suit up in makeshift protective gear, like the netted hats worn above, for a traditional hallucinogenic honey hunt. All photos by Igor Kropotov
Дважды в год самые смелые мужчины из народности гурунг, живущие в деревне Тало Чипла, облачаются в самодельное защитное снаряжение вроде сетчатых шляп, как на фото выше, для традиционной охоты за галлюциногенным мёдом. Автор всех фото – Игорь Кропотов
Эту историю можно найти в нашем сентябрськом выпуске журнала VICE. Вы можете подписаться ЗДЕСЬ.
Каждый год в Непале вот уже много веков представители этнической группы гурунг спускаются по склонам обрывов среди роев пчёл для сбора дикого мёда, ставя при этом на кон свою жизнь. Это не простой мёд и не простые пчёлы: непальская Apisdorsatalaboriosa – самая крупная медоносная пчела в мире, а на склонах Гималаев её нектар обладает, ни много ни мало, галлюциногенными свойствами. Эти эффекты фиксируются документально с 401 г. до н.э., когда греческие солдаты, проходившие по современной Турции у Чёрного моря, наслаждались похожим мёдом и ослабели от опьянения, и по сей день. Я слышал ряд увлекательных, но невразумительных историй об этом обычае, а также видел потрясающие фото и видео с предыдущих вылазок за мёдом. Заинтригованный этой древней культурой и таинственными психоделическими эффектами мёда, прошлой весной я присоединился к гурунгам на время их вылазки.
На дорогу из Катманду в деревню Тало Чипла у подножья гималайской горной цепи Аннапурна, где местные жители встретили меня цветочными гирляндами и оранжевым буддистским молитвенным шарфом, мне потребовалось без малого два дня. Гурунги знают, что этот мёд – мощное лекарство, облегчающее боли в суставах, а в небольших дозах он также вызывает лёгкий кайф. Поглощение мёда в более крупных дозах может довести до мучительного прихода в холодном поту с галлюцинациями, рвотой и диареей, который может продолжаться более суток.
Сейчас очень много говорят о депопуляции пчёл в мировом масштабе, а её последствия для окружающей среды недавно стали беспокоить специалистов по охране окружающей среды из разных стран. Данных по нынешним популяциям этих гималайских пчёл немного, но вопреки последнему из государственных исследований, показавшему незначительное сокращение популяции, мужчины и женщины в Тало Чипла говорили мне, что местные популяции пчёл на самом деле процветают, так что поиски их мёда продолжаются и происходят раз в полгода – один раз поздней осенью и один раз поздней весной. Гурунгская традиция сбора мёда играет главную роль в культурной идентичности жителей этого региона, и меня тепло встретили по прибытии.
«Поначалу мне очень страшно спускаться по лестнице, – сказал мне Тулси Гурунг, один из собирателей мёда в этом году. – Но при виде ульев я наполняюсь силой и становлюсь бесстрашным».
Рододендрон – национальный цветок Непала, а его пыльца, которую собирают эти гигантские пчёлы, содержит химическое вещество грайанотоксин, которое может передавать свои наркотические свойства их мёду. Весной эти розовые цветы усеивают склоны на высотах, недоступных для одомашненных медоносных пчёл, так что для сбора мёда, содержащего грайанотоксин, у местных есть один вариант: карабкаться по отвесным скалам. Управлять количеством рододендроновой пыльцы, употребляемой пчёлами, невозможно, поэтому крепость наркотического мёда меняется от сезона к сезону. Тем не менее, сбор урожая продолжается из года в год с приходом весны и осени, как это было веками. Для гурунгов в охоте за мёдом, судя по всему, в равной степени важны сам мёд и передача традиции.
Большая часть жителей деревни – из семей, не одно поколение проживших за счёт сельского хозяйства, однако ныне многие в Тало Чипла работают на техническом обслуживании установленной поблизости плотины гидроэлектростанции. Каждый год из деревень выезжает на работу за границу всё больше непальцев, и охота за мёдом стала для деревенских жителей способом поддержания связи с предками.
«Охотниками за мёдом могут быть лишь те, кто могут управлять своими страхами и оставаться решительными перед лицом смерти», – заявил Баис Бахадур Гурунг (все деревенские жители в этом регионе носят фамилию Гурунг), 65-летний глава района. Эта роль подразумевает большой риск, но ей сопутствуют столь же значительные уважение и почёт. Многие из старших охотников в Тало Чипла сегодня уже не собирают мёд, однако деревенские верят в подрастающее поколение. «У стариков, может быть, и опыт, – объяснил Баис Бахадур, – зато у молодых есть мужество».
Охотники высыпают ульи и соты, сбитые со скал, из корзин на брезент. После удаления пчёл мёд процеживают и распределяют по контейнерам, после чего он готов к употреблению.
В ночь перед вылазкой я лежал у себя в палатке, думая о пчёлах. Их ульи – огромные диски, размером с кофейные столики, и они свисают со скал колониями по 50 с лишним штук. Я погрузился в сон, представляя себе, как мне в пищевод роями влетают пчёлы и устраивают улей в моей выдолбленной грудной полости.
На следующее утро я осушил чашку растворимого кофе и прошёл дальше в джунгли вместе с деревенскими, прошагав час. Мы собрались в маленькой нейлоновой кемпинговой палатке, чтобы позавтракать курицей и супом из лягушачьих лапок на удачу. Мы ели, а с шеста у нас над головами свисала связка мёртвых лягушек. Человек 30 собирателей мёда одеты в то защитное снаряжение, которое они смогли найти. Несмотря на жару, на некоторых были зимние пальто, закрывавшие предплечья; некоторые покрыли головы, обернув москитной сеткой пластмассовые строительные шлемы, и убрали сетку с лица бамбуковыми клювами.
По моему разумению, древний способ сбора мёда так же подвержен импровизации, как и одежда собирателя. Я потихоньку наблюдал, а тем временем мужчины прикрепили огромную лестницу, сделанную из пучков бамбука с деревянными перекладинами, к стволу дерева на вершине утёса. Внизу двое зажгли большой костёр из свежесрубленного дерева и зелёных листьев, испускавших облачка дыма, которые наполнили ульи и ослабили пчёл. Гурунги группами по двое или трое спустились по лестнице. Другие с помощью каната спустили деревянную корзину, устланную пластиком, свесив их ниже ульев. Затем собиратели один за другим пытались снимать ульи с поверхности склона, сбивая куски сот в подвешенную корзину под собой. Почти половина ульев прожужжала мимо корзин и взорвалась, разбившись о каменистые скалы внизу.
К несчастью в былые годы та же судьба постигала некоторых собирателей. «Тридцать лет назад, когда один из собирателей висел на верёвке, лестница загорелась от костра внизу, – вспомнил Яочо Гурунг, один из старейшин деревни. – Этот человек сорвался с утёса, а его тело разбилось о камни реки».
В этом году собиратели вернулись благополучно, однако трагические истории никуда не деваются. «Поначалу мне очень страшно спускаться по лестнице, – рассказал мне Тулси Гурунг, один из собирателей мёда в этом году. – Но при виде ульев я наполняюсь силой и становлюсь бесстрашным».
Может, они и бесстрашны, однако эти смельчаки не уходят целыми и невредимыми. Когда гурунги вернулись с утёса, руки у них распухли от пчелиных укусов и выглядели так, как будто их надули насосами. Однако сказать то же самое об их самомнении было нельзя: сбор мёда – это не фаллометрия, и мужчины были скромны и беспристрастны в своей победе.
Гурунги в основном используют мёд, который собирают, в качестве подсластителя или лёгкого обезболивающего, притупляющего боли от сельскохозяйственной работы и слегка меняющего настроение. Однако не так давно по всей северо-восточной Азии для этого нектара открылся крупный рынок. Покупатели есть в Китае, Японии, Южной Корее, а также Северной Корее (у непальских маоистов крепкие политические связи с Корейской народно-демократической республикой), где считается, что мёд улучшает эрекцию.
Выбравшись обратно на утёс, мужчины перебрали корзины сот голыми руками. Я смотрел, как охотники палками продавливали свою мешанину из воска, мёда и полумёртвых пчёл сквозь бамбуковый фильтр в большой котёл. Дикий гималайский мёд темнее и течёт медленнее, чем мёд, который дают домашние пчёлы, а глотая дозу, которую мне предложили, я ощущал в горле покалывание. Я съел две чайные ложки, столько, сколько рекомендуют собиратели мёда, и где-то спустя 15 минут я начал ощущать кайф словно от травки. Мне казалось, будто моё тело охлаждается, начиная с затылка, вниз по торсу. В животе обосновалось глубокое ощущение ледяного жара и продлилось несколько часов. Мёд был вкусный, и хотя несколько человек из группы собирателе мёда потеряли сознание от переедания, обильной рвотой или взрывной диареей, о которых меня предупреждали, не мучился никто. Примерно 20 минут спустя, всё ещё слегка упоротые, мы вернулись в деревню вместе с добычей на праздник.
Когда мы пришли, остальные жители деревни ждали, искренне желая послушать о вылазке. Они принесли в жертву курицу, которую мы съели с дхал бхат (супом из риса и чечевицы), и исполнили традиционные танцы, подогреваемые нескончаемыми стаканами местного самогона, который называется ракси. Гуляли мы до поздней ночи.
На следующее утро я был слегка опьянён днём возбуждения и ночью кутежа. Собирателям мёда пришлось поработать над распределением мёда между собой и остальными местными жителями. Те, кто пришёл на подмогу из других деревень, попросили небольшую добавку для стареющих родителей, чтобы лечить боли от артрита. С каждым годом из деревни уходит всё больше мёда – почти всё добытое на одной недавней вылазке продали японцу, который привёз мёд к себе на родину.
Когда сбор в этом сезоне подошёл к концу, некоторые жители деревни, с которыми я пообщался, заявили, что боятся, что силы модернизации могут угрожать традициям гурунгских собирателей мёда, как они угрожают сокращающимся популяциям медоносных пчёл во всём мире. Суреш Гурунг, который в свои 19 лет является самым младшим собирателем мёда деревни, к ним не относится. «Те, кто предан, останутся или вернутся, – сказал он. – Наша культура будет жить ещё много лет».