Моя свеча, бросая тусклый свет,
в твой новый мир осветит бездорожье.
А тень моя, перекрывая след,
там, за спиной, уходит в царство Божье.
И где б ни лег твой путь: в лесах, меж туч
-- везде живой огонь тебя окликнет.
Чем дальше ты уйдешь -- тем дальше луч,
тем дальше луч и тень твоя проникнет!
Пусть далека, пусть даже не видна,
пусть изменив -- назло стихам-приметам, --
но будешь ты всегда озарена
пусть слабым, но неповторимым светом.
Пусть гаснет пламя! Пусть смертельный сон
огонь предпочитает запустенью.
Но новый мир твой будет потрясен
лицом во тьме и лучезарной тенью.
Иосиф Бродский.
Сжимающий пайку изгнанья
в обнимку с гремучим замком,
прибыв на места умиранья,
опять шевелю языком.
Сияние русского ямба
упорней -- и жарче огня,
как самая лучшая лампа,
в ночи освещает меня.
Перо поднимаю насилу,
и сердце пугливо стучит.
Но тень за спиной на Россию,
как птица на рощу, кричит,
да гордое эхо рассеян
засело по грудь в белизну.
Лишь ненависть с Юга на Север
спешит, обгоняя весну.
Сжигаемый кашлем надсадным,
все ниже склоняясь в ночи,
почти обжигаюсь. Тем самым
от смерти подобье свечи
собой закрываю упрямо,
как самой последней стеной.
И это великое пламя
колеблется вместе со мной.
25 марта 1964, Архангельская пересыльная тюрьма
потемнел трафарет портретной тени.
он сложился из пылинок павших в мороз.
мраморная маска книг из слов видений.
душу опечатала пустыней льда и гроз.
был поэт но вышла маска.
смерти лепная лица замазка.
сам он был художник и скульптор.
отесал резцом словес простор.
он и камеру тюрьмы забыл.
ловким малым он в америках прослыл.
он забыл союза театр железный.
коммунизма запах болезный.
малый ловкий и словам полезный.
бог покинул мир над бездной.
это было давно.
зарифмованное слов полотно.
черно белых негативов.
парню из союза лестно.
стать во скуке ребусом и чтивом.
музыкой стихов пошибной и прелестной.
сам он выражался склабя вес.
слов унесших его за погранзаставу.
словно хохотал в нем искусный бес.
предвкушая всех америк славу.
бился театра железный занавес.
если ты попал в облаву.
замков, надраенных безлико исчез.
не напев стихов прелестную октаву.
в мраморе его даже материк.
гонка свободы до америк.
но а стылой смерти маски ледник.
доведет стихом до злых истерик.