Если вы сейчас читаете эти строки, значит, точно застали меня за деликатным занятием, в чём другому поэту, воспитанному в традициях классической поэзии, возможно, даже неловко будет вслух признаться.
Однако, ближе к делу! Торопит нетерпеливый читатель, современное чутьё которого безошибочно подсказывает пикантность ситуации, надеясь на обещанную клубничку со сливками.
Извольте подать десерт! Уже слышны настойчивые крики посетителей-гурманов, ожидающих духовную пищу за соседними столиками, изголодавшихся по сладким, для слуха поэта, аплодисментам. Так вот, всем известно, что Музы - создания необязательные и вряд ли когда вовремя приходящие на свидание с простыми смертными, а вдохновение само по себе не появляется, черт возьми, как и чаевые в кармане у расторопного разносчика горячих историй! Простим нашу Музу за этот легкомысленный каприз, тем более, набравшись смелости, я наконец-то, сам посетил будуар Поэзии. Поэтому, хотел бы, совершенно непозволительным образом, поделиться с вами увиденным, благоразумно пропуская, всегда непростые с Музой наши отношения, чтобы наиболее ярко передать и запомнить всю красоту и неповторимость увиденного момента.
В кружевном французском белье
С полупрозрачным намёком на интимные мысли,
едва
Прикрывающим тайны, не зря обнажая скрытые рифмы,
На белоснежно-лиричном теле
Стиха,
чуть одетым в слова, притаились
легкокрыло-небесные строфы,
Летящие нимфы.
И смысл терялся весь в красоте,
принимая формы изящного ритма.
всегда
Логику чувств лишь накаляя.
Я любовался изгибами фраз
В тишине.
И длиной восхитительных строк вновь тогда,
что вели меня прямо туда, в ночь, к самому
Себе,
Где впрок страстей для сердца ждал эпилог романтичный вполне
С ключами от земного рая - всем и замочная скважина -
мне.
Муза, улыбкой играя, примеряла бриллиантовых слов ожерелье.
И прелестная родинка в зеркале золотого века поэзии,
Чернея
профилем Пушкина Александра Сергеевича, повторяла поэта черты.
Украшала нежный изгиб смуглой бессарабской шеи-мечты,
Зацелованной, очарованным века гением прелестью чистейшей красоты,
До ложбинки в ключице - родника с живой солёной водой от вдохновения труда
до изнеможения.
Выразительные глаза, с поволокой нежной, глядели, от восторга немея,
Обожгли меня глубиной неба на последней дуэли
Лермонтова-поэта, когда уже поздно все сожалели.
Показалось,
что лирики Афанасия Фета слеза
Скатилась на щёку христианской пощёчиной
всепрощенья
И осталась там, где уста
щедры богатством русского языка для
Стихосложения.
Не воспетая, Александром Блоком грудь
полная поэзией до стеснения,
Поднималась глубоко от каждого вздоха.
И Сергея Есенина легкая грусть
Вздымала ее над младенцем-временем
Ареолом красным высОко.
Блеснула серебряными поэтами,
Наверное, ранее срока око
Ахматовского века бесценная брошь -
Поэзия Марины Цветаевой расцвела,
словно нежная роза, увядая вскоре любовью несчастной,
ярко алея в саду романтики, вырубленной жизненной прозой
нарочно жестоко.
Отгоняя счастье взаимное прочь,
Талия тонкая лаконично и броско,
Подобно строкам Маяковского,
Заставляла каждого лично,
Опускать глаза ниже и вновь,
Ожидая абсурда смелого робко.
И не видеть там Даниила Хармса поэзию цинично и долго.
Запретное для логики ума сокровище,
Спрятанное от публики глубоко и заочно
за иронией слога и одиночества публичного
Строго.
Недосказанности многоточие скромно,
Но талантливо тихо показывалось,
под цензурой сияло сквозь критику ночи.
Отчего краснело и чем ругалось общество
Из неграмотного крестьянина и даже квалифицированного у станка рабочего.
Правда, лично на партсобрании вслух не высказывалось никогда точно.
Между ровными коленями ритма и рифмы,
Отгадывая, которые словно теорему Римана разбивались о риф мы стиха.
В общем,
Они заслужили, без сомнения, нобелевскую премию красоты
Иосифа Бродского от мира отличные, выше
Изящные слишком, оттого тунеядством
отточенные - неповторимой интонации лодыжки
выделялись нарочито не по-советски порочные.
Стопы современной поэзии,
Разного размера для обуви стиха,
Белели верлибром по-детски сквозь времени сажу.
Наивно и косолапо для всех уже слегка,
Но легко и лаконично порой даже, несмотря
На развязность рваного стиля - мыслей разноцветного шнурка.
Музыкой геройского Виктора Цоя шага
прошли сквозь меня, навылет, слова,
обещая лавры генеральского, простреленного славой, мундира
Небрежно оставленного, словно забыли
В пустой для звука квартире без голоса и лирики Земфиры,
Гордо лежащего на полу черного
и одинокого от звёздной пыли рок-сюртука.
Вот, что увидел я неприличного.
Но влюблённость в Поэзию отныне
на все изъяны красоты закрыла глаза.
Даже, если они прежде и были.
Запоминала образ Музы на ощупь,
Ослеплённая восторгом художника рука.
И вдохновение, и дар, что свыше подарили,
Украсили навечно лепнину вычурного
и белого, как стих, богатого фигурной речью потолка,
в будуаре Поэзии, за ширмой из рифмы с ароматом лилии.