Как за полем, да у колодезя,
Пить присела Россия-матушка,
Пить присела, да почерпнуть нельзя…
«Ой, сыны мои златокудрые,
Я ли в муках вас не рождала ли,
Молоком своим да не вскармливала?
Отчего ж теперь пить мне хочется,
Пить мне хочется, а достать нельзя,
Из сынов помочь больше некому?» -
«Ой, родимая Земля-матушка,
Я сыночек твой Илья Муромец,
Знай же, матушка, - я расслабленный…
Тридцать лет лежу и три годика.
Я хотел бы встать, но не можется,
Прибежал бы я, да сковал недуг,
Не нашлось еще старца мудрого,
Старца мудрого, да от Господа,
Чтоб меня тебе чудом исцелил!»
«И меня прости! Я Добрынюшка,
Средний твой сынок, дом покинувший.
В стольном граде я в услужении.
Князь Мамона наш величается,
Повеленья даст – в мыле, в пене мы,
Под ярмом его паче мерина!
И хотелось мне да восстать с колен,
Встать свободою надышавшися,
Да в цепях, прости, зело мочи нет!»
«Да и я твой сын, твой любимейший,
Самый младшенький, приголубленный,
Лаской вскормленный да целованный.
Ты прости меня, моя матушка,
Что Алешка твой, дьяку служащий,
Во чулан заперт, в погреб каменный!
Говорит мне дьяк с укоризною:
«Под замком не тянет на подвиги!»
Где ж мне помощь взять, коли я впотьмах?..»
И взмолилась Русь, детям матушка:
«О, великий Бог, Ты меня прости,
Ты прости меня, Боже, старую,
Что в мозоли, кровь руки стерла я,
Деток милых мне да повыпестовала,
А принесть мне пить им не можется!
Боже праведный, я Тебя молю,
Вспомни старую, ныне в жажде я!
Отдаю Тебе их да в собственность!
Даже пусть и мне сей воды не пить,
Только б им не быть в раболепствии
У мамон, болезней и глупостей,
Лишь бы им теперь во свободе жить,
Трем соколикам, грудью вскормленным,
Пусть не мне – Тебе все достанутся!..
А и я тогда ведь умру не зря…
Не бессмысленно, поздней осенью,
Но чтоб вновь восстать по весне-красне!»