Там, где мы встретимся, чтобы уже не проститься,
будет какой-то особенно ласковый свет,
молодость будет забавной, приятно взрослеть,
дни потекут разноцветной своей вереницей,
и будут песни нам петь удивлённые птицы...
Там, где мы встретимся, чтобы уже не проститься,
люди на нас с восхищением будут смотреть.
Будет, пожалуй, сентябрь: золотой и не жаркий.
Я буду ехать (стоять? выходить? выпадать?),
мир остановится и покачнется, когда
всё станет тонким, прозрачным, случайным и шатким,
лист перестанет кружить, дворник — веником шаркать,
и сентябрём — золотым, листопадным, нежарким -
я улыбнусь, чтоб навстречу Тебе побежать.
Ты, растерявшись сперва, улыбнёшься ответно,
руки раскинешь и спросишь: «Ну где же ты был?
Где без моей сумасшедшей, безумной любви
шлялся по Богом забытому белому свету?»
...дворник метлою взмахнёт, в листья бросится ветер,
наши вопросы найдут, наконец-то, ответы,
вспомнится всё, что когда-то сумелось забыть.
Мир устоит (он качается целую вечность!)
и паутинок запустит в полёт серебро,
и будут сказки, как в детстве, кончаться добром,
и упрекнуть нам друг друга окажется не в чем -
разве что в том, что до этой единственной встречи
мы добирались, казалось бы, целую вечность.
Но, как ни странно, у вечности тоже свой срок...