Всё, на чём я стоял, оказалось тленом – злая пашня, не давшая вовсе всходов. Я прозрел окончательно этим летом и послал к чёрту всех, завывавших хором, что должно быть вот так, и вот так, и так вот, мол, законы не зря ведь писались кровью. Я решил, что по-старому жить не стану, наплевать на надёжность щеколд и кровель, ничего, что я, кажется, слишком слабый – постою как-нибудь против грозных мельниц. Мой крестовый поход не за громкой славой, мне не нужно обозов и юных пленниц – легче будет проскальзывать сквозь границы, уходить от погони, взрывать порталы, легче будет менять, словно маски, лица. Вожака угадает любая стая.
Всё на чём я стоял, это Кали-юга, барабаны, петарды, пыль революций. Моя милая девочка просто шлюха – впору плакать, но губы мои смеются: достаю ржавый меч и вскрываю пальцы, горечь вереска чёрного и полыни начинает на камни по каплям падать. Слёзы божьи о чьём-то пропащем сыне. Достаю ржавый меч и вскрываю сердце – нервный пульс, наконец-то, чуть-чуть ровнее. Ничего, что пою я, а голос севший. Там, на пашне, цветы уже пламенеют.