(предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
«Королева смертельных ночных интриг»
http://www.stihi.ru/2018/06/26/7669)
...Заметный ли, на взгляд всех приверед,
разведчик д'Артаньян оставил след?
При риске получить исход летальный
путь Шарля как агента – доблесть, тайна.
Пусть Ла-Рошель как крепость – град-атлет,
не дал ей Бог охранных грамот. Лет
немало Ла-Рошель в борьбе блистала.
Смотрелась истощённо, но не старо...
...Ночная Ла-Рошель морально тлеть
продолжила, как днём, хотя устала.
В ночь сохранит ли Смерть нейтралитет
с людьми, что присягали разным стаям?..
. . .
...Герою лейтенантский дан патент.
Талант у д'Артаньяна не кустарный.
Гасконцу как шпиону дать портрет?
Не гений он, но всё же не бездарный...
...Юнцу, чтоб не терять авторитет,
менять нельзя на пляс свой нрав удалый.
Но, двигаясь своей Удаче вслед,
гасконец – от явления в ударе –
дивился: шутовство, дурной балет!
Власть вражью подтолкнуть к исходу? Ново!
...Гасконцу двадцать, безусловно, лет.
Ему бы максимально обнаглеть,
ловить кураж везения дурного!..
...Шарль приуныл: похоже всё на бред.
Едва ли де Жерон простит любого,
из-за кого смещён был и облёван.
Чтоб сдулся комендант?! Офонареть!
Верхушка Ла-Рошельи безголова?
Шарль верил де Жерону лишь на треть.
Бунт неповиновения – два слова,
но веских. Не похожий на больного,
взбрыкнуть мог де Жерон? Как посмотреть.
Облюбовала город ночью Смерть,
себе зловеще строя образ лова.
Не мог не осознать Жерон размер
осознанного риска бунта злого.
За кругом круг маршрута нарезного
себе позволить он бы не посмел...
...Не молвил по дороге Шарль и слова.
В глазах его тут каждый был козлом.
По городу отряд шагал без рёва,
но топал по брусчатке, словно слон.
Шарль вывел гугенотов из-под крова.
Сплочённый враг мог быть в борьбе силён,
но тут раздор внесён был за здорОво.
К друг другу обращались без имён
из злобы, но дышать старались ровно.
Когда на коменданта де Жерона
презрительно глядел сержант Клемонт,
их спутница, как чёрная ворона,
блюла порядок – чёрный капюшон
ей образ дал – наверняка душой
была страшней, хотя и не огромна
пред спутниками. Кто был искушён,
тот сам себя при хищнице вёл скромно.
Жерон с сержантом выпили бы рома...
...Кто соколом летел, кто шёл мешком –
обоим цель поставлена: ворота.
У крепости есть нежное брюшко,
куда врагу извечно бить охота.
Искать во всей округе лучше дев
иль дам, чем леди, было бы напрасно,
ведь Клер и в свете факела прекрасна.
Лик красоты и в сумраке – шедевр!
Умела Клер танцующей походкой
флирт продолжать, пусть даже и молчком,
иначе Пьера с клинышком бородкой
игриво назвала бы вслух «торчком».
Спокойней всех (из топавших к воротам),
как самообладания пример,
осталась, как ни странно, леди Клер.
Не все храбры – проблемы с недородом.
Когда шли вдоль гостиницы, Клемонт,
матёро среагировал: опасность!
Солдат, не подавивших в себе праздность,
едва не раздавил, пусть не комод,
но сброшенный вниз труп верзилы Жака.
И пусть бедняг не превратило в фарш,
сержант мог лютовать по жизни всяко,
и ярости своей он дал карт-бланш.
– Измена! Наших бьют! – негодованье
в сержанте импульсивно взяло верх. –
Шпионы среди нас!
Грусть расставанья
с сержантом даже права на побег
шпионам не давало однозначно.
Шарль малость растерялся и пальнул
в сержанта, но Клемонт, весьма удачно
отгородившись Пьером, увильнул
от смертоносной пули. У Жерона
отняли шанс, нет, сто процентов ровно,
на то, чтоб присягнул он королю.
Пьер прохрипел красотке: «I love you», –
и тут же изменил. На сей раз жизни.
При всём авторитете и харизме
легко сплотив оставшихся солдат,
Клемонт совсем уж было на салат
собрался покрошить всего гасконца,
но через судьбоносное оконце
на землю спрыгнул, вовремя как раз,
с кривой козачьей саблей Вырвиглаз.
Врагов, не исключая и сержанта,
страх обуял нешуточный. Атас!
Воздушного козацкого десанта
не видели вояки отродясь.
План гугенотской яростной атаки
рассыпался внезапно на корню.
Свирепость длинноусого чертяки,
когда была жизнь Шарля на кону,
достигла неразумного предела –
козак своим здоровьем пренебрёг.
Вниманьем завладел его всецело
сержант, который вдоль и поперёк
хлестал клинком свалившегося с неба
(но, правда, лишь по сабле попадал).
Козачья оболочка, как и недра,
остались невредимы – чёрт удал!
Пусть безупречна козака осанка
и уступать в бою он не привык,
но до добра не всех доводит пьянка –
внезапно оступился сечевик.
Пока пьянчуга на шпагат садился,
враг выпадом застал его врасплох.
А Шарль с двумя солдатами схватился –
Клемонта он достать никак не мог.
На шаг от смерти двигаясь по кромке,
Шарль в ужасе окликнул: «Вырвиглаз»!
Мадам нейтрально морщилась в сторонке.
Пред Шарлем покидаемым винясь,
заколотый откинулся бессильно
и, прошептав: «Прощай, брат, д'Артаньян!» –
скончался вдруг от двух смертельных ран.
Отвлёкся Шарль – солдаты агрессивно
удвоили свой натиск. В тот же миг
смерч Смерти за их спинами возник.
Была молниеносна Терпсихора,
и разом перерезанных два горла
свели на нет количество солдат.
Гасконец удивился, но не очень.
Три жизни на глазах его подряд
Смерть унесла. Кинжал мадам был точен,
вдвойне точней сержантского клинка.
Акт мести за козака был отсрочен,
покуда д'Артаньян издалека
прикидывал, насколько враг был прочен.
По духу мести Шарль сержанту стал
страшнее всех трёх фурий, вместе взятых.
Была победоносней его сталь.
Солдат мадам зарезала – назад их
в бой не вернуть, зато их командир,
который запорожца победил,
пред Шарлем хорохорился недолго.
Из чувства мести иль из чувства долга,
Шарль выбил шпагу у него из рук.
Тут не случайность – фехтовальный трюк.
Клемонт отпрыгнул, ведь его же шпагу
поймал противник. Впрочем, Шарль и шагу
не сделал, чтоб прикончить вмиг врага.
Не дёрнешься, когда из-за спины вдруг
приставили нож к горлу. Сделав выдох,
стой, где стоишь – и вся тут недолга!
Кот, обращённый в мышь?! Какая драма!
Но «кот» был успокоен позывным:
– Нет, д'Артаньян! Враг нужен нам живым
и невредимым! – прошипела дама. –
Поэтому его ты не убьёшь,
хотя тебе, я вижу, невтерпёж.
У Смерти есть в бою для всех нас квота:
по трупам всё известно, сколько рож.
– Но он угробил друга!
– И всего-то?
Ну да, убил противника в бою.
Зато для нас откроет он ворота.
Я за него сама тебя порву!
А вы, Клемонт, не трепыхайтесь тоже!
Не вздумайте бежать – мой нож быстрей!
А ты, Шарль, верь, что я могу быть строже,
чем обо мне ты думаешь, старлей.
Гасконец от ножа не устранился,
лишь пробурчал ругательство под нос,
поскольку ни на миг не усомнился
в серьёзности услышанных угроз.
Клемонт был парень дерзкий и рисковый.
Во мраке зоркий и на ногу скорый,
он бросился за шпагой мертвеца.
– Шарль, приструни тупого подлеца!
Гасконец, обличённый вновь доверьем
и больше не пугаемый ножом,
запрыгнул на сержанта гончим зверем.
Почти что извернувшийся ужом,
сержант был окончательно задавлен
и на поруки взят своей недавней
изящной искусительницей. Рысь!
И ею движет воля, не каприз!
Да уж чего там! Львица, а не баба!
(Клемонт на мостовой распят, как жаба!).
Мурлыканьем: «Открой ворота, plies,
а то передушу вас всех, как крыс»! –
к предательству принудит патриота,
а гугенот, открывши сам ворота,
ещё и упадёт при этом ниц
к ногам наипрекраснейшей из львиц.
Пришли в сознанье двое, на которых
свалился из окна тяжёлый труп.
Обоих, к новым подвигам готовых,
помощник коменданта, зол и груб,
привёл к дежурной смене при воротах:
– А где у вас запасена смола?
Найдём хоть пару бочек? Отдых-продых
я вам не обещаю – есть дела,
которые не терпят отлагательств.
Был сонный караул едва ли рад…
Пустив в ход ножны и набор ругательств,
Клемонт прогнал за бочками солдат.
…Врата и без «сим-сим» уж были настежь.
Солдаты пробудились – наверху
их ожидали бочки, и гимнаст аж
какой-то, подражая пауку,
полез на высоту в три своих роста…
«Хосе», переодевшись в запорожца,
умчался сквозь ворота одвуконь,
крича в душе: «Да здравствует Гасконь»!
Клемонт отнюдь не знал, зачем красотке
понадобились бочки со смолой.
Без запертых ворот и без решётки
стал город уязвим. Сержант смурной
ходил с парализованною волей.
Система оборонных строгих мер,
система караулов и паролей,
зачем она, коль воля леди Клер
тут всё ломает чётко, как по нотам,
конечно, не на пользу гугенотам?!
Загадка удивляла до тех пор,
пока не ускакал во весь опор
из города «Хосе» переодетый
в нелепость, с точки зрения эстета.
– Ну, я-то ускачу, а ты-то как?!
Ещё ведь тут не поднят белый флаг!
Сдадут ли город? Знаю этих жмотов! –
спросил, косясь на хмурых гугенотов,
волнуясь за любовницу, герой.
– Расслабься, д'Артаньян! Да что с тобой?!
Напрасны за меня переживанья.
Клемонт из рук моих не ускользнёт:
послушен и... сам липнет, как на мёд, –
сказала Шарлю в ходе расставанья
отважная мадам. Ей хоть бы хны! –
Скачи, Шарль, и всех сонных там встряхни!
Ну, первыми-то будут здесь козаки –
зверюги, мародёры и рубаки.
В их прыти у меня сомнений нет.
– Ты береги себя в расцвете лет.
Зачем тебе смола?
– Для подстраховки.
У ларошельцев должной нет сноровки
вывешивать и видеть свой же флаг.
Подсветим, если выйдет что не так.
А после бесконечной голодовки
любой живой, да хоть полумертвяк,
флаг белый и в ночи увидят белым.
Сумятицу внесу я в их ряды…
– Любым своим решеньем скороспелым,
смотри, сама себе не навреди!..
. . .
Не скажем, что дальнейший путь красотки
был без гасконца розами увит.
Приказы Клер, решительны и чётки,
коснулись вновь смолы: «Солидный вид!
Сгодится весь объём. Без проволочки
катите за ворота обе бочки».
Вполголоса с Клемонтом тет-а-тет
Клер наконец-то пролила тот свет
на игры со смолой, который жарко
согрел расположенье к ней сержанта.
Побились бочки, но к чертям ремонт!
Удвоенное рвение Клемонт
явил, добро казённое транжиря.
Не хуже масла и любого жира
сгорит смола – жар будет первый сорт!
Огонь – всепоглощающая сила.
. . .
– Залейте щедро луг на всём пути
гостей, уже спешащих к нам проворно.
– Да вы – двуликий Янус во плоти! –
услышала мадам от солдафона. –
Но как же так?! Они ж для вас – свои!
А, главное, куда потом с войны
вернётесь вы и кто ваш покровитель?!
Укус, пусть зубы с ядом не видны,
коварнее у вас и ядовитей,
чем я себе с трудом представить мог!
Но раз вы против них, то в вашей свите
ловить я стану каждый ваш намёк.
Чихая на слова его и знаки
вниманья, дама злилась: – Отвали!
Уж если для меня и есть свои,
то, кто угодно, только не козаки!
Со мной они жестоко обошлись…
Я даже бы добавила: бесчестно!
Я поклялась, что, аж до гроба, близ
хохлов жить буду местью повсеместно!
Отстреливать их всюду, как ворон,
хочу, как вы. Нет-нет, не ради мяса!
Клемонт, ответом удовлетворён,
заулыбался – жалкая гримаса!
Когда донёсся с моря первый гром
начала орудийной канонады,
то каждый караульный всем нутром
проникся духом грозности осады.
Со страхом и восторгом каждый раз
глядел сержант на ипостась коварства,
на леди, что командовала властно,
чтоб в срок её затея удалась.
Катали бочки резво, чтобы в траву
до капли порционно слить смолу.
Всем хватит угощенья, ждём к столу
всю вражью ненасытную ораву!..
(продолжение в http://www.stihi.ru/2018/07/02/1258)