Чем любезнее ластится смерть,
Тем безвкуснее кажется мед.
Чем бескрайнее ветхая твердь,
Тем прозрачнее твердый лед.
Нет, не гадал,
Что придет весна,
И от холода майской ночи
Заболит десна.
Что из старой картины в зеркале
Рожа сбежит в другую,
Как недавно знакомая книга ушла от шкафа
К стройному аналою
Из-за отсутствия перспектив быть прочитанной
И изученной.
Все мы тоской измучены,
Разве нет?
Разве не всем в затылок
Плюет рассвет?
Мы оборачиваемся и с улыбкой
Слизываем слюну со своего лица.
Есть ли аналог конца?
Погиб же поэт.
Погиб же от грамм свинца -
И стоит ли теперь вспоминать надписи
На обратном лице кольца?
Ничего выходит из ничего
В белом платье, слегка помятом,
С порванными колготами
И запахом свежей мяты
Изо рта. Доносились крики,
Режущие уши как лист бумаги.
Ночные волки. Глаза их - блики,
Помещенные в сварочные
Большие краги.
Стоит только взглянуть на суть,
Она сразу же ускользает -
Разве смерть достойна того,
Чтобы о ней писали?
Разве любовь настолько велика,
Что удостоилась шуметь в листьях,
В колосьях, в полевых ромашках,
В мужской чести и даже в песнях?
Иногда мне кажется,
Что Он придет и заберет меня от самого себя;
От пыльных речей, кажущихся занавеской;
От далекого космоса,
От причин, являвшихся доселе вескими;
Увезет в парк,
В котором играются дети,
Шевелюрами теребя;
Там я попадусь в сети
И пойду на корм голубям.
И рад буду. Но
Всё любезнее ластится смерть,
И всё ближе прозрачный подол.
По цветам, замурованным в твердь,
Я в кровавых сандалях прошел.