Играл и плакал над роялем, их имена храня на сердце. На сердце с рваными краями. Ружьё опять дало осечку. Остались нотные тетради, где ноты – буквы алфавита. Он столько сил уже истратил на глади клавишей разбитых. Не музыкант, а злобный гений, худые пальцы в узких кольцах. Мелодия его трагедий когда-то бренный мир расколет. Голодный монстр живёт под кожей и разумом больным владеет: он не играть уже не может.
Здесь запах тлена и гардений. Здесь кровь по каплям точит вены и прорывается наружу, мелодия ломает стены и вороном опасным кружит.
Их звали Каролайн и Гретхен. Его как звали, суть не важно – бушуют чувства в чёрной клетке, мелодия, как будто пряжа. В ней узелки и грубость шерсти, в ней тайна лунного затменья. Безумны возгласы и жесты. Концовку время не изменит, пусть даже дух его фальшивит, дерзит отчаянно и гордо. И сколько раз врачи ни шили, хрипит разорванное горло, попасть пытаясь в такт сонатам – но совпадений не случится. Они приходят не из ада и смотрят ангельски и чисто. Ну что вы, Каролайн и Гретхен? Ну что вы снова здесь забыли?
Он не услышит их ответа – рояль давно покрылся пылью.