(предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
«Когда враги к нам повернутся задом. Гасконец»
http://www.stihi.ru/2018/06/18/2465)
* * *
...Копателей ночных обширна клика,
но Жак не лев в ней, а случайный клоп.
Луна зашла: ни лучика, ни блика.
Стой, где стоишь – какой уж тут галоп!..
...Копал в ночи, от страха чуть не прыгал
Жак как наёмник, а не филантроп.
– Вдруг налетит во тьме ночной шквал Лиха!» –
дрожащий Жак себе позволил трёп. –
Я б не копал таким, как вы, задрыгам,
но мне дан луидор! Лишь остолоп
от золота отказ озвучит в лоб!
По счастью, дон Хосе не брат сквалыгам...
...Мы в противостоянии столь диком,
что, думая загнать нас скоро в гроб,
вы сунули свой нос в наш огород!
У вас был интерес к ночным бродилкам,
но нет привычки к каменным подстилкам.
А я вам навяжу наоборот, –
встав носом к ветру, а к телам – затылком,
вахлак задал лопате фронт работ.
В ночи для мёртвых с долей фатализма
Жак выкопал могилы, сам не свой.
С кошмарами ночного вокализма,
да в поле... не сравнится домовой!
Глухая ночь влекла своей харизмой
лишь нечисть. Сопоставив жуть с молвой,
не тронулся копатель головой,
но вслушивался в звуки с укоризной.
Из всех врагов ночных страх – основной!
Покойники дождались без капризов
момента погребения, но вой
откуда-то был послан не войной...
...Такая ночь не время для сюрпризов.
Она – сюрприз сама уж по себе.
Проклюнулась луна, лучами брызнув
украдкой из-за туч. Жак поседел,
но вскоре духом снова отвердел.
Всхрапнула лошадь, и во тьме туманной
Хосе воспринял он небесной манной,
окликнуть торопясь: – Так вот вы где!
Не меньше, чем от пойманной монеты
«могильщик» Жак пришёл в восторг, когда
в счёт роста своего авторитета,
испанец не со смертного одра
трофей доставил, а... в седле и в путах
пленённого коза'ка приволок!
По части зверств, убийств душой широк,
Жак кинулся добить, однако в трупах
трофей увидеть дон не пожелал.
«Вы – волкодав! У вас есть Божий дар»! –
остался Жак не солоно хлебавши,
но дона всё равно зауважал.
Могилой свежей у подножья башни
отметив пребывание своё,
косился Жак на дона: ну не блажь ли
живьём тащить в дом всякое зверьё!..
* * *
– ...Я уступлю лишь женственному хору!
За исключеньем женственных мегер, –
Барас ярился, – дам любому фору!
Бью внутренних врагов и внешних свору,
поскольку волк, а не наследный хер!..
...Меня ждёт, очевидно, леди Клер,
а я тебя всё жду тут к разговору!
Жак оправдался: – Я стучался в дверь...
– Мне нужно быстро, экстремально тонко
расправиться с врагами на раз-два!
Плетёшься, как закормленная тёлка,
что даже у кормушки не резва! –
медлительного Жака к чувству долга
диктатор раздражительно призвал. –
Тебя не всякий раз ждать рад так долго!
Ты что... позволил сам себе привал?!
В горячке дел, забот, распоряжений
Барас о многом помнить успевал.
Когда вернулся Жак – герой сражений –
Барас его улиткой обозвал.
– Где дон Хосе? – спросил Барас у Жака.
– Ведёт допрос пленённого коза'ка.
– Поскольку у испанца он в плену,
я, ох, как не завидую ему!
– Коза'ку? – Нет, испанцу. Дон ревнив.
Его жена весьма любвеобильна,
а все козаки – парни на отрыв!
Едва ли леди будет с ним цивильна.
– С супругом? – Нет, с козаком, если тот
не ранен в пах, ну, словом, не урод.
– Он с виду очень даже здоровенный.
– Держу пари, что скоро этот пленный
окажется в допросной у неё!
Она его допросит! И с пристрастьем!
Да так, чтоб их обоих проняло!
Уж лучше б он родился педерастом!
Но гад наверняка до баб ретив!
Порой я тоже, знаешь ли, ревнив!
Поэтому даю тебе заданье
убить мерзавца, прочим в назиданье.
– Испанца? – Вовсе нет. Да что с тобой?!
Когда дон отлучится, скажем, в бой,
оставив леди в мыслях о свиданье,
ты пленника убьёшь, само собой.
Он – еретик похуже, чем паписты.
Как моего спокойствия гарант
и как благочестивый протестант,
с заданием моим поторопись ты.
– А если мне придётся лезть в постель
блудливой леди за её козаком?
– Подкрадывайся к ним неслышным шагом
и бей – в делах любви не без потерь.
– Обоих бить? – Успей убить коза'ка!
А леди Клер убьёт тебя сама,
коль обаяньем собственным, однако,
за миг ты не сведёшь её с ума...
* * *
Когда весной разбили Бекингема,
хотевшего проникнуть в Ла-Рошель,
прелат, чтоб закрепить победу, денно
и нощно силы клал на эту цель.
Венцом его осадных укреплений
предстала дамба, что закрыла порт,
замкнув кольцо блокады. Явно гений
военной мысли вышел на рекорд.
Его Преосвященство был начитан.
Штудировал с утра до темноты
он древнеримских авторов труды
в любых объёмах, а не по лимитам.
Прелат припомнил древний город Тир,
что взят был Александром Македонским,
доставшим остров с суши не по доскам –
царь дамбу-исполина сгородил.
В истории не счесть примеров умных.
Царь Александр не то, что короли!
Де Ришелье топить стал корабли –
ненужное старьё с балластом в трюмах.
Затопленный двойной ряд развалюх,
усилен рукотворной сердцевиной,
два берега связал не пуповиной,
а мощною плотиной, в темпе «ух»!
Песок, земля, булыжник, глина, гравий
сложились в дамбу – вал на четверть лье…
…Шеф флота при английском короле –
по сути, экспедицию возглавил
лорд Ли'ндсей. Полон сил, отважен, смел,
он как приемник лорда Бекингема
и сам, конечно, лорд, создать сумел,
по мнению матросов, офигенно
боеспособный флот – залог побед.
Для штурма дамбы, в качестве зачатка
успеха, заготовлена взрывчатка.
А в Ла-Рошели есть свой Архимед?
* * *
По строгому приказу кардинала,
втихую, без огней и суеты,
резервы осадного арсенала
поставили на дамбу не в ряды,
а в разнобой и в шахматном порядке,
чтоб отбивать атаки с двух сторон.
Приказ переиграть Бараса в прятки,
чтоб больший нанести ему урон,
восприняли с умом артиллеристы:
во тьме скрываться лучше, чем в дыму.
При этом барабанщики, флейтисты
остались вообще сидеть в тылу.
Удвоен нынче враг. Решится скоро,
быть иль не быть во славе королю.
Промеж французов затянулась ссора –
британцы с маслом тут как тут к огню!
* * *
…Шарль и пленённый Вырвиглаз украдкой
шептались, как напакостить врагу.
– Нет, Вырвиглаз, тебя я не смогу
призвать ни к дисциплине, ни к порядку!
– Слышь, д'Apтaньян, что делать, научи!
Без дела скучно и в крови нет жару.
Давай посеем панику в ночи:
во мраке улиц будем вскачь на пару
носиться так, как будто ворвались
опять к ним наши, с гиканьем и свистом,
чтоб ужас бы над городом навис –
мной подожжён, а ими – весь задристан.
– Наш выезд – попадём мы с ним впросак! –
сочтут не сумасшедшим, так блаженным.
Хорош налёт! Всего один козак!
И следом я – бесплатным приложеньем.
– С тобой своим я платьем поделюсь.
Папаху дам. Усы тебе наклеим.
Нас двое – это минус, но, как плюс,
мы огненным промчимся всюду змеем,
им побросаем факелы в дома.
– Ты хочешь сна лишить всех гугенотов!
– Мне совесть не позволит задарма
есть, пить в гостях, никак не отработав.
Давай доскачем сразу до ворот,
охрану перебьём, дождёмся наших...
– К воротам рвётся всякий обормот.
Об этом ночью знает каждый страж их.
– Тогда давай проникнем тихо в порт,
в заложники захватим адмирала
и флагман уведём... – План – высший сорт,
но адмирала нет, а нас так мало!
– Тогда я под их флагман поднырну
и сделаю ревизию их днищу:
проделаю такую там дырищу,
что скоро их корабль пойдёт ко дну!
– И долго грызть ты будешь этот флагман?
Хотя с врагом все средства хороши,
сочувствую тебе я от души.
Но снисхожденья нет, поскольку враг он.
– А я всплыву и вновь во весь опор
начну сновать тайком меж кораблями.
– А разве ты – потомственный бобёр,
что дерево способен грызть зубами?!
– Уж очень у тебя заумный вид.
Ты, братец, офицер иль академик?
Иль, может, тайный вражеский наймит?
– Скажи ещё, что трус я и бездельник!
Ты в выводах поспешен, горлопан.
Есть у меня уже готовый план.
Его мы разработали с супругой.
Она предстала редкостной хитрюгой...
* * *
Барас не собирался уступать
столь взбалмошной в своём упрямстве леди:
– И что с того, что вы ловки скакать?
Тягаться поплывём мы не в балете!
Нас ждут куда серьёзнее дела
и нам там быть на волосок от смерти!
Повсюду будут мёртвые тела
и даже в клочья рваные, поверьте!
– Я знаю, сударь, что такое смерть
не для того, чтоб лезло это в мысли.
Не для того отвергла компромисс я,
чтоб просто вас ослушаться посметь.
Вдвойне переживаю за своих я.
Да кто ж из нас двоих не патриот! –
была красотка в споре круче вихря,
однако, осмотрительна. И вот
слегка смягчён французским поцелуем
горячий спор любовников в ночи.
«Опять в меха своих эмоций дуем.
Как есть, волынок наших писк сличи –
ведь в нём всё меньше сходства раз от раза», –
свербело в голове у де Бараса.
Консенсус с леди как ему найти?
Тут не поможет переход на «ты».
– Должна сама я видеть ход сраженья! –
сказала Клер. – Не мне плестись в заду!
На флагман я, естественно, взойду
не в качестве ночного украшенья.
– Зачем мне, леди Клер, вас брать с собой? –
Барас скрывать не стал недоуменья. –
Возглавить добровольцев на убой –
ещё не значит, что я полон рвенья
загнать в команду смертников и вас!
– Что! Не прибавлю вам авторитета?!
Что! Женщина на палубе – к беде, да?! –
как будто от кислятины кривясь,
красавица придерживалась стиля
отважной патриотки в кураже. –
Хочу, ну, хоть какой-нибудь внести я
свой вклад в победу общую уже.
Ну, хорошо! Я не моряк, не витязь
и, не давая на мой риск добро,
вы за меня заочно уж боитесь,
что мне в сраженье сделают бо-бо.
Но я должна быть всё-таки полезна.
К примеру, провести могу допрос
шпиона: мне он быстро всё и честно
расскажет, коль тряхнуть его всерьёз.
Я не достойна палубы иль трюма,
так дайте сухопутный мне карт-бланш.
«Ага! – смекнул Барас. – Как я и думал!
Нет ходу в корабельный экипаж –
так на безрыбье и козак – ей рыба!
Корабль? Для подмыванья есть корыто!
Ну, Жака я уже предупредил –
он всё исполнит, если не дебил».
– Вы слышали, Клемонт? – спросил сержанта
Барас. – Тогда содействуйте во всём,
что нужно для допроса арестанта,
коль вас попросят. Если есть резон.
Тюремщик иль палач, да хоть гарсон,
понадобится ежель ей, будь рядом.
Возглавишь за меня тут гарнизон.
Казалось, будто взор сочился ядом –
недобро усмехался де Барас
своей задумке личной, не казённой.
Ему уж представлялся Вырвиглаз,
застреленный иль шпагою пронзённый.
С той мыслью в порт умчался де Барас,
идти в бой – сам собой уполномочен.
Но он разочарован был бы очень,
прознав, кого допрашивать взялась
лихая леди Клер на самом деле,
азартная в совсем другой затее…
В гостинице был заперт Вырвиглаз
с бутылкою вина – ему на раз.
Козак на время занят был ремонтом
своей ранимой психики – ему
пока что был прописан сон в «плену».
А дама с д'Apтaньяном и Клемонтом
спустилась к де Жерону – этот путь
началом послужил не чьей-нибудь,
а женской, чисто женской авантюры...
Не вёл приёма Пьер и клиентуры
в затворничестве век бы не видал,
как вдруг к нему нагрянули в подвал
в таком составе гости, что бедняга
представил цианид во рту как благо!
* * *
Прелат был не ханжа, не лицемер:
уж если угрожал, то впрямь был грозен.
Для нужд морской блокады он имел
полсотни, а точнее, сорок восемь
пусть небольших, но юрких кораблей.
Они, конечно, не гроза морей,
но, будь они медлительны, едва ли
ценители манёвра бы назвали
их ласточкиной стаей Ришелье.
Морской пролив велик – на три же лье
от Ла-Рошели был заслон так плотен,
что англичане только с крупным флотом
отважиться могли бы на прорыв.
Француз опасней, чем подводный риф.
Знал лорд Линдсей, расставив паритеты:
застань врага врасплох и жди победы!
Назначены награды смельчакам,
что вызвались, кто взрывом, кто пожаром,
флот вражий обращать в костры и хлам.
Ночь для врагов закончится кошмаром.
Смолой и маслом брандеры полны,
везут взрывчатку штурмовые шлюпки,
и от Судьбы британцы ждут уступки:
враги, мол, коль не спят, то вдрызг пьяны'.
Легко идти по свету маяка,
азартно предвкушая миг удачи.
Запомнится победа на века,
но схватка нынче выдастся горячей.
* * *
Пьян Вырвиглаз. Никто пить не мешал
на стадии покоя в каждом нерве.
Козак как бы оставлен был в резерве,
иначе б он в кровати не лежал.
– Ты хто? – икнул козак четыре раза,
но от бутыли нехотя отлип.
– Привет. Я – Жак, – пред взором Вырвиглаза
возник, как чёрт, совсем незваный тип. –
Что! И тебя красотка соблазнила?
– Я сам кого угодно соблазню!
Не зря мне говорят, что я – проныра.
Пока не соблазню, я не усну.
Да я таких... за месяц... пару дюжин!
А ты, видать, к ней сам неравнодушен.
Ну, заходи, коль так. Местечко есть.
Оказана была бы гостю честь.
Ты выглядишь, на мой взгляд, парнем ушлым.
Что, тоже с ней не прочь? Иль я не прав?
Гость улыбнулся с деланным радушьем,
отвёл невинно взгляд и вдруг стремглав
одним прыжком и с выхваченной жалом –
заранее припрятанным кинжалом –
лежащего почти застал врасплох.
Суть в этом вот «почти». Козак не лох!
Коль в тридцать лет живуч, так уж надолго!
Убийце от кинжала мало толка,
а там, куда обрушил он клинок,
уж пусто стало – лежебока смог
не только ускользнуть, но и на диво
проворно оказаться за спиной
напавшего. Вмиг инициатива
к козаку перешла – он за ценой
своей не постоял и данью Смерти
предстала жизнь налётчика. Поверьте,
козак того в душе и не желал.
Кто на рефлексах жил и выживал,
тот в деле сам себе неподотчётен.
Козак склонил над Жаком длинный чуб.
Не дышит. В общем к жизни не пригоден.
На ревность был не скуп, а нынче – труп.
Козак был огорчён: не те масштабы,
чтоб мог он улыбаться во весь рот.
– Ах, чёрт возьми! Беспутный гугенот!
Погиб-то не в бою, а из-за бабы!..
(продолжение в http://www.stihi.ru/2018/06/26/7669)