Я бреду, устремив пьяный взгляд на седую брусчатку.
Тускло-жёлтый фонарь, имитируя Солнце, горит,
освещая мне путь, оставляя ожог на сетчатке
ярким бликом. Москва. Надо мной чёрный ворон парит.
Эта ночь, что подобна крылу, развевает пылинки
падших звёзд или слёз. Мне камнями заполнить прорехи
на дороге, усеянной кровью кирпичной былинки,
не удастся вовек. Да стальному слону не помеха.
Я сужаю свой взор: вижу, купол Кремля накренился,
походя на иглу, прорезающую чью-то плоть,
на его изголовье звезду также ночь распылила,
не забыв и мою колею пополам распороть.
Променять ли столицу отчизны, в упадок пришедшую
на лозу винограда и шум заграничных полей?
Эх, но русскую речь не измерить ни в градусах Цельсия,
ни в размерах воды, Боже, как ты её не полей!
Так тропа с кабака и до дома кривится усталым
Змием. Сызнова ворон полночный — мой спутник Земной:
от него не сбежать. Мне вилять, стало быть, не пристало,
но клюёт ночь лодыжки, лениво крадясь за спиной...