Подготовлено Давидом Симановичем
Шла Великая Отечественная война. Еще больше года оставалось до победы. Еще томился в фашистской оккупации Витебск. Вставали на борьбу с врагом в городском подполье и в партизанских лесах отважные сыновья и дочери Беларуси, своим мужеством приближая славный час освобождения.
15 февраля 1944 года в Нью-Йорке в газете "Эйникайт" ("Единство"), издаваемой американским комитетом еврейских писателей, художников, ученых, было опубликовано поэтическое обращение "К моему городу Витебску".
Автор обращения - всемирно известный художник Марк Шагал жил тогда в Нью-Йорке, куда перебрался из Франции, спасаясь от фашизма.
Сегодня, через много лет, переводя его с идиша на русский язык, я думаю: как надо любить свой дом, свою улицу, свой город, чтобы в далекой и суровой разлуке, ничуть не очерствев сердцем, обратиться к любимому уголку на земле с такими словами печали и мужества.
Андрей Вознесенский, которому я одному из первых прочел эти строки, сказал: "Это по-настоящему гражданское произведение. И сколько в нем яркого света поэзии".
И ведь в самом деле Шагал был поэтом в живописи, графике, во всем что делал. И поэтом, который писал красками сердца стихи и поэмы.
По жанру объяснение Витебску в любви, своеобразное послание через время и пространство - это стихотворение в прозе, так построфно и ритмично, наполненное мыслью, оно построено по законам поэзии.
Впервые "К моему городу Витебску" в моем переводе с идиша появилось в "Литературной газете" 2 сентября 1987 года, в день открытия выставки художника в Москве, почти через двадцать лет после того, как я перевел его из книги еврейского американского поэта Исаака Ронча "Мир Марка Шагала" (Лос-Анджелес, 1967). А затем вошло в книжку "Марк Шагал. Паэзiя" (Мiнск, "Мастацкая лiтаратура", 1989). Там же оно напечатано на белорусском языке в переводе Рыгора Бородулина.
Давид Симанович
Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал, не разговаривал с твоими облаками и не опирался на твои заборы. Как грустный странник - я только нес все годы твое дыхание на моих картинах. И так с тобой беседовал и, как во сне, тебя видел.
Мой дорогой, ты не спросил с болью, почему, ради чего я ушел от тебя много лет назад.
Юноша, думал ты, что-то ищет, какую-то особую краску, которая рассыпается, как звезды с неба, и оседает светло и прозрачно, как снег на наши крыши. Откуда он это берет, как это приходит к нему? Почему он не может найти все это рядом, тут в городе, в стране, где родился? Может, этот парень вообще "cумасшедший"? Но "сойти с ума" от искусства?..
Ты думал: "Вижу - я этому мальчугану в сердце запал, но он все "летает", он срывается с места, у него в голове какой-то "ветерок"".
Я оставил на твоей земле - моя родина, моя душа - гору, в которой под рассыпанными камнями спят вечным сном мои родители. Почему же я ушел так давно от тебя, если сердцем я всегда с тобой, с твоим новым миром, который являет светлый пример в истории?
Я не жил с тобой, но не было моей картины, которая не дышала бы твоим духом и отражением.
Иногда бываю я печален, когда слышу, что люди говорят обо мне на языках, которых не знаю и не могу понять, - они говорят о моем отношении к тебе, будто я забыл тебя. Что говорят они?
Мало мне моих художнических терзаний, должен я еще выстоять как человек.
Не зря я издавна мечтал, чтобы человек во мне не был виден - только художник.
Еще в моей юности я ушел от тебя - постигать язык искусства... Я не могу сам сказать, выучился ли я чему-либо в Париже, обогатился ли мой язык искусства, привели ли мои детские сны к чему-то хорошему.
Но все же, если специалисты говорили и писали, что я достиг чего-то в искусстве, то я этим принес пользу и тебе.
И все же я все годы не переставал сомневаться: понимаешь ли ты меня, мой город, понимаем ли мы друг друга?
Но сегодня, как всегда, хочу я говорить о тебе.
Что ты только не вытерпел, мой город: страдания, голод, разрушения, как тысячи других братьев-городов моей родины.
Я счастлив и горжусь тобой, твоим героизмом, что ты явил и являешь страшнейшему врагу мира, я горжусь твоими людьми, их творчеством и великим смыслом жизни, которую ты построил. Ты это даешь не только мне, но и всему миру.
Еще более счастлив был бы я бродить по твоим полям, собирать камни твоих руин, подставлять мои старые плечи, помогая отстраивать твои улицы.
Лучшее, что я могу пожелать себе - чтобы ты сказал, что я был и остался верен тебе навсегда.
А иначе бы я не был художником!
Ты не скажешь мне, что я слишком фантазирую и непонятен тебе. Ты же сам в глубине души своей - такой. Это же твои сны, я их только вывел на полотно, как невесту к венцу. Я тебя целовал всеми красками и штрихами - и не говори теперь, что ты не узнаешь себя.
Я знаю, что уже не найду памятники на могилах моих родителей, но, мой город, ты станешь для меня большим живым памятником, и все твои новорожденные голоса будут звучать, как прекрасная музыка, будут звать к новым жизненным свершениям. Когда я услышал, что враг у твоих ворот, что теснит он твоих героических защитников, я словно сам воспламенился желанием создать большую картину и показать на ней, как враг ползет в мой отчий дом на Покровской улице, и из моих окон бьется он с вами.
Но вы несете навстречу ему смерть, которую он заслужил, потому что через смерть и кару, возможно, много лет спустя, обретет он человеческий облик.
И если бывало, что какая-то страна объявляла святым человека, то сегодня все человечество должно было бы тебя обожествить, мой город, вместе с твоими старшими братьями Сталинградом, Ленинградом, Москвой, Харьковом, Киевом, и еще, и еще, - и всех вас назвать святыми.
Мы, люди, не можем и не имеем права спокойно жить, честно творить и оставить этот свет, пока грешный мир не будет очищен через кару святую.
Я смотрю, мой город, на тебя издалека, как моя мать на меня смотрела когда-то из дверей, когда я уходил. На твоих улицах еще /враг. Мало ему было твоих изображений на моих картинах, которые он громил везде. Он пришел сжечь мой настоящий дом и мой настоящий город. Я бросаю ему обратно в лицо его признание и славу, которые он когда-то дал мне в своей стране. Его "доктора от философии", которые обо мне писали "глубокие" слова, сейчас пришли к тебе, мой город, чтобы сбросить моих братьев с высокого моста в воду, похоронить их живьем, стрелять, жечь, грабить и все это наблюдать с кривыми улыбками в монокли.
Мне не нужен больше мой собственный дом, если вы даже его спасете, во всех ваших сердцах - мое жилище. Ваше дыхание мне дорого, как бальзам.
И счастлив был бы я принести тебе новую весть, как сам ты, мой город, принесешь ее миру.
Перевод с идыш Давида Симановича.