Жара стояла уже две недели, словно придавив невыносимой тяжестью сибирский станционный посёлок. Местное начальство само жарилось, как на сковородке, от беспокойства. Тайга подступала к посёлку близко, и старожилы помнили, как незадолго до войны, в такую же сушь, огненный ураган из пылающей тайги смёл более половины немалого посёлка, вывел из строя на время участок Транссибирки в разгар боёв на Халхин-Голе. Не одна голова полетела тогда по тем суровым временам.
Следы этой катастрофы были ещё заметны – кедры на километр к югу были явно моложе, меньше тех, что дальше. С примесью березняка. Молодая ещё тайга на месте пожара почти сорок лет назад... Оцинкованные крыши домов на жарком солнце сверкали как то странно холодно, мертвенно и тоскливо.
Возле крохотного деревянного вокзальчика приютился покрашенный в сиреневый цвет киоск, в котором бойко шла торговля холодным, спасительным в это пекло квасом.В окне киоска мелькало явно монгольского типа хорошенькое личико молодой продавщицы, с чёлочкой смоляных волос, которую девушка каким-то неуловимым, грациозным движением головы стряхивала, когда она падала на тёмно-золотистые, искрящиеся смышлёностью и отчаянной бойкостью раскосые глаза. Возле киоска вытянулась естественная в такую погоду очередь как из местных, так и ожидающих поезд.
Две удивительно похожие женщины лет за сорок – сёстры-близнецы, приезжавшие на похороны отца, парень лет тридцати – явно геолог или геодезист, молодая пара – худенький парень с льняными волосами в очках и его супруга – русая кудрявенькая девчонка явно не старше двадцати. Да мало ли кого можно встретить у таких вокзальчиков, покидающих это не самое близкое к цивилизации место! В середине очереди стоял коренастый эвенк не старше тридцати, с немного печальным, но полным ума и достоинства взглядом. Он почти не вступал ни с кем в разговоры, хотя очередь галдела непрерывно, несмотря на зной. Люди скучали... Недалеко от киоска был небольшой пруд, образованный перегороженной плотинкой речушкой, возле него, в тени двух пышных, раскидистых берёз, стояла синяя реечная скамейка. А на скамейке удобно развалился плечистый, рослый парень лет двадцати двух, в клетчатой рубашке с короткими рукавами и форсистой широкополой шляпе явно с претензией на австралийскую. Из под неё видны были пряди мягких волос орехового цвета. Лицо его, загорелое до коричневого цвета, имело мягкие, пожалуй, даже нежные черты. Но его несколько портил шрам в виде запятой на правой щеке, резко выделявшийся более светлым оттенком на фоне загара и придававший ему порой какой-то суровый и недобрый вид. Парень уставился в старый, истрёпанный "Огонёк", в котором всё, видно, было зачитано до дыр, и лишь иногда бросал из под полей шляпы взгляд больших серых, слегка ироничных глаз на киоск и очередь. Рядом был прислонён к скамье зачехлённый двуствольный штуцер. Взгляды парня, однако, становились всё чаще и оживлённее. Мужчина лет сорока, с мозолистыми жилистыми руками, возможно, лесоруб, видимо, из местных, когда его очередь дошла, весело и ласково сказал в окошко: "Налей-ка две кружечки, Иошка. Ох, нутро горит!" Девушка, сверкнув колдовскими очами, звонко рассмеялась: "Большую премию отхватил, дядя Коля? Если больше дали бы, то совсем бы сгорел!" И сам мужчина, и многие в очереди грохнули весёлым смехом. Продавщица сказала ещё что-то, от чего смех перешёл в гомерический хохот. Шутница. Парень на скамье уже с нешуточным интересом смотрел на окно киоска. Иошка...Что за странное имя? Или прозвище? С виду вроде бы эвенкийка или из других аборигенов. Но такого имени он никогда не слышал. А хорошенькая на личико девчонка! Интересно, как у неё с фигуркой? – мелькнула озорная мысль. Ну, да к чему? Мелькнула и исчезнет. Много их таких.
Парень снова уткнулся в журнал и вскоре стал явно клевать носом. Его не привлекло даже раздавшееся у киоска глумливое гоготание. Вся очередь повернулась в сторону жеребячьих звуков. Приближалась довольно живописная компания. Её явным лидером был не мелкого сложения детина с соломенной масти волосами и с какими-то вызывающе глумливыми глазами. "Витька Барбос" – тихо сказал кто-то в очереди.
Местного "короля" сопровождала живописная свита: Рыжекрашеная девка с кричаще размалёванной физиономией, ни дать, ни взять кикимора, ужас ночи, щупленький парнишка, похожий на цыганёнка, и ещё одна девица, белесая, коротко стриженая, невзрачная, но явно несогласная с таким выводом и наглая. Известная в этих краях компания.
Предводитель оценивающе оглядел очередь. Крепкий геолог уже подошёл к окну. Молодец, скользнув по нему взглядом, почему-то сразу потерял к нему интерес.
Геолог, напившись, пошёл восвояси, в вокзальчик. Рыжекрашеная девица тоскливо протянула: "О-о-чередь..." И добавила словцо, которое в то время не от каждой девушки можно было услышать. Дамы-двойняшки брезгливо сморщились. Главарь ответил: "Ничего, Нино! Сейчас наведём орднунг!" Подойдя к уже собравшемуся брать квас эвенку, он издевательски-вежливо, артистично поклонившись, процедил: "Господин туземец, не изволите ли уступить из уважения к двум этим леди очередь белой расе?". Эвенк побагровел, но самообладания ему было не занимать. "Парень,ты заблудился, твоё место там" – спокойно показал он на конец очереди. "А твоё – здесь!" – просипел наглец, и, внезапно схватив эвенка за шиворот, рывком оттащил от окна. Послышались возмущённые голоса. Но в тот же миг "король посёлка" почему-то растянулся на земле, корчась и скуля, как полугодовалый щенок. "Вот где твоё место, паршивец" – тихо сказал эвенк. Больше он ничего сказать не успел. "Цыганёнок" как чёрная крыса скользнул ему за спину и ударил бутылкой по левой стороне затылка. Гадёныш был левшой. Удар не свалил эвенка, но сознание его на миг помутилось, он зашатался. И предводитель, мигом вскочив, нанёс ему зверский удар в переносицу. Охотник рухнул, как подкошенный. Щуплый паренёк дёрнулся было к дерущимся, но подруга цепко схватила его за рукав: "Куда лезешь? Сомнут!"И он растерянно замер. А подонки с увлечением заработали ногами. Они были пьяны... Люди, как парализованные, в ужасе глядели на расправу. В это время словно вихрь вырвался из дверей киоска. Мелькнула грива длинных смоляных волос, и молодая продавщица влепила пощёчину главарю: "Что делаете, сволочи?!" Детинушка сначала оцепенел, а потом, прорычав: " Ах ты, Азия-косоглазия!" – наотмашь ударил девушку по лицу, отбросив её к стенке киоска, о которую она больно ударилась. Из разбитой губы красавицы показалась тонкая струйка крови. Все были как бы придавлены издевательством, творившимся на их глазах. И нервы подруги щуплого очкарика не выдержали. Она завизжала истошно и пронзительно визгом существа, увидевшего нечто страшное, от которого нет защиты и в полной власти которого оно находится. И задремавший на скамье "австралиец" резко вскинул голову, разбуженный этим криком ужаса. Обстановка стала меняться стремительно. Быстро окинув взглядом сцену этой драмы, "австралиец" сорвался со скамьи стремительным, но плавным движением, удивительным для его роста явно за метр восемьдесять. Оказавшийся на его пути "цыганёнок" почему-то закрутился волчком, и сделав оборота полтора, мирно уселся на травку у стены киоска у ног красавицы продавщицы, удивлённо моргая наглыми глазками, но явно пока не в силах двигаться. "Австралиец" ласково посмотрел на короля посёлка и вкрадчиво, и от того жутковато спросил: "Что за проблемы?" Голос у него был мягкий, приятный, как и черты его лица, но в глазах было что-то чуждое, первобытное, не сулившее ничего хорошего. "Барбос" напыжился было: "Ты, несимметричный..." Парень сделал лёгкое движение. Так котёнок трогает лапкой шарик от пинг-понга. Легкое движение не сжатой в кулак руки... "Барбос" согнулся и тут же получил удар в шею, окончательно его повергший. Парень толчком ноги перевернул его на живот, и схватив одной рукой за шиворот, а другой за широкий брючный ремень, легко, как сноп соломы, в несколько шагов поднёс к пруду, и, верещавшего неожиданно тонко и жалко, швырнул в воду. "Белая раса" с фырканием и хлюпаньем выбрался из пруда в одеянии из тины. У киоска уже не было ни его клеврета, ни подружек. Их как ветром сдуло. Он взвизгнул тоненько: "Ну, ссука!"
"Австралиец" с ласковым любопытством взглянул в его сторону, и "король", ссутулившись, пошёл вслед за своей компанией под торжествующие смешки зрителей.
Черноволосая красавица прикладывала смоченный холодным квасом платок к носу эвенка, из которого обильно текла кровь. Орехововолосый подошёл к ней, и, вынув чистый носовой платок, вытер кровь с её разбитых губ. Она вскинула на него глаза, и желтовато-смуглое лицо вдруг стало пунцовым, запылало...
Неделю спустя они тихим вечером, уже после внезапно прошедшего грозового ливня,
сидели на той же скамье. На девушке были серенькие брючки и свитер, связанный искусно, с парой играющих тигров на груди. "Неужели сама связала?" – с изумлением спросил он.– "Я лет с семи практиковалась, люблю это дело".– "Я всё не мог поверить, что ты японка. Думал, эвенкийка, и просто выпендриваешься". Она, сузив раскосые глаза, тихо рассмеялась:"А быть японкой – это что-то необычное, невозможное? Японцы не такие же люди?" – "Ну, расскажи свою историю." – "Мои родители жили на Сахалине, недалеко от Оодомари, теперь Корсакова. Когда пришли ваши...прости, теперь наши, дедушка и бабушка не захотели репатриироваться, остались. Мамины родители. А отцовы погибли при бомбёжке порта. Дед и бабка взяли папу к себе. Вырастили и...они полюбили друг друга и поженились. Я в 1957 родилась. Отец в рыболовецком совхозе мотористом на боте работал. Ты слышал о "Нэнси"? – "Тайфун шестидесятого года?" – "Да. Бот папы не вернулся. У мамы, говорят, сердце надорвалось. Через три года умерла. И дед с бабкой один за другим. И что же? Дед умер последним, и успел написать моему дяде, который на Кунашире в плен попал, да так в Сибири и осел. Пушнину у промысловиков принимает.
Он меня сразу забрал, вырастил, как родной отец. Школу здесь кончила...А с эвенком этим ты давно знаком?" – "Это хороший друг, я с ним подружился, когда к тётке на каникулы приезжал. Он из меня таёжника делает". – "Ну, и сделал?" – "Ещё не до конца." Она снова тихо засмеялась. Он ласково погладил её по длинным иссиня чёрным волосам: "Иоши...Иошка". Они замерли оба, тесно прижавшись друг к другу, вглядываясь в смутно темнеющую на фоне вечернего небосклона зубчатую стену тайги, над которой, словно алмаз, сияла Венера. Что там, в этой дали? Не обманет их Звезда Любви? Не взмахнёт ли судьба крыльями, подняв ледяной ветер, который размечет их в разные стороны? Кто знает?..