Коварство женщин притча во языцех. Леди

Сергей Разенков
        (предыдущая глава из романа «Миледи и все, все, все»
            «Пытаешься влюбить в себя всех разом?! Леди»
                http://www.stihi.ru/2018/06/13/7511)
               *          *         *
...Что новик, что матёрый ветеран
влюбились в Афродиту бы некстати...
…Запавший в ночь на леди Клер тиран
повёл себя, как муж, не как приятель.
Барас, сластолюбивый, хитрый, грань
дозволенного выклевал, как дятел.
Всей властью наделённый интриган
и страстью ослеплённый обладатель,
удачу оседлавший, из стремян
нескоро   ноги вытащил сна ради.
Свернулся «уж», оставшись не в накладе
с потерей всех своих мужских семян…

…Излейся    весь,    иль просто волочи
ты плоть свою за страстью безответно,
но женщина главенствует в ночи,
когда в ней просыпается вдруг ведьма…
                .           .          .
…Дарованные сладостной возне
часы ночного рвенья испарились.
И высохнет телесный     пот…    во сне…
…Язвили чары дамы:     «Побори     нас,
заложник сладострастия! Посмей»!
Вполне была успешной проба: минус
начислила «ужу» царица змей.
Самец, иссякнув, сон искал как милость.
Дальнейшее    проспал    он – ротозей...
                .           .          .
...Как сопоставить образ леди с теми,
кого Барас знал раньше, кто был люб?!
Она была неистова в постели
настолько, что Гильом упал, как труп.

Любовник леди Клер и узурпатор
всей власти в Ла-Рошели захрапел.
Тогда  лишь с доходяги слезла  Клер:
прощай, мол, я тебе не инкубатор.

Плащом своим прикрывши наготу,
она продефилировала к двери.
Не крикнув вслед: «Ату её, ату!» –
Гильом спал до   утра,   по крайней мере.

Дремавший пред темницею Клемонт
не слышал, как из тьмы возникла дама.
Крепчайшим сном уснул вдруг обормот,
когда она прошествовала прямо

в подвал, лишив охранника ключей.
Бедняга де Бриенн подумал: грёзы!
Он ожидал увидеть палачей,
но в голой Клер не видел он угрозы.

За ней других не следовало тел:
ни голых, ни одетых, ни далёких.
– О, Жан, я знала, что Барас хотел,
   пронзить вас, провоцируя на склоки.

   Убийства допустить я не могла –
   уж лучше приголубить вас бутылкой!
   С бутылкой я подкралась из угла,
    но ведь отнюдь не с череподробилкой, –

окрашивая голос в нежный тон,
мадам могла быть Жану симпатична.
Всё тело, восхитительно пластично,
открылось для него со всех сторон.

Сомлевший арестант забыл обиды.
Мадам заворожила взор мужской
настолько, что самец, видавший виды,
свой статус ощутил с двойной тоской.

– Я нравлюсь вам, а вот Барас оваций
   меня не удостаивал совсем, –
пред Жаном продолжая красоваться,
красотка улыбалась между тем. –

   Понятно даже мне, что вы Гильому
   отныне и вовеки не нужны.
   Причастны вы теперь за счёт казны
   лишь к этому    матрасу    вот гнилому.

   Вы для Бараса – на глазу бельмо!
   У вас с ним, видно, личные есть счёты.
   Час  с вами поквитаться    пробил,    но
   вы быстро сдали    сами    все высоты.

– Я скоро волком взвою!                – Вой не вой,
  а участь ваша  вам не станет тайной.
  Козёл вы    отпущенья    для него   
  иль просто враг – вас ждёт исход летальный!

Жан  жаждал  эту даму, но, увы,
оцепененьем  был как будто скован.
А дама продолжала: – Вы умны,
   чтоб осознать: ваш отдых тут рискован.

   Но не сочтите, всё-таки, за труд
   бежать отсюда при моей поддержке.
   Вчерашние враги в пыль не сотрут,
   вчерашний    друг    же – вас низвёл до пешки

   и слопает вас, глазом не моргнув.
   Вы числитесь среди кардиналистов.
   Барас, по отношенью к вам, неистов.
   Хватайте весть от д'Артаньяна в клюв

   и мигом улетайте к кардиналу.
   В воротах караульные пока
   ни сном, ни духом к вашему финалу,
   надеюсь, не причастны. Я ловка

   и всё предусмотрела. План побега
   продуман до деталей. Вот письмо
   на имя Ришелье. Его опека
   вам будет обеспечена.                – Есть «но».

   Мне невозможно выбраться отсюда.
   Сержант Клемонт, считай, второй Барас!
   И он не    подчинится    мне – паскуда!
– Он даже не раскроет спящих глаз.

   Получится у вас, Жан, всё, как надо.
   Вас милостью осыплет сам король,
   и буду я, как кончится всё, рада
   стать вашей.                – И делить со мной хлеб-соль?

   Коварство женщин – притча во языцех.
   Припомним заодно порочных дев.
   Не    адский    ли огонь в твоих глазницах
   я вижу, Божьих искр не углядев?!

– Сперва бы я хотела убедиться,
   что можно мне с тобой иметь дела.
   Пока же, сам суди: где  ты – где я?!
– Сама-то    предсказуемая    ль птица?!

– У вас есть выбор? Тут вам – полный крах!
– Да, я завяз по самые… по ухи.
– Спасенье ваше, Жан, в моих руках.
   Но я рискую, взяв вас на поруки

   пред кардиналом. Нужен результат.
   Вы – генерал. Не возчик из обоза.
   От вас потребна значимая польза.
– Допустим, принести я пользу рад.

– Скажите, что у вас от д'Артаньяна
  посланье к кардиналу и патруль,
  а позже кардинальская охрана,
  проводит вас к нему как раз к утру.

  Решайтесь! Собирайтесь поактивней!
  Ночь нынче проведём без    сна    мы, ну!
– Да мне тут надоело самому,
   но… в теле – вялость. С места не    сойти    мне.

Красотка завернулась снова в плащ,
и бодрость возвратилась к де Бриенну.
В нём каждый мускул, нерв, сустав и хрящ
как будто обрели себе замену!

Жан с лёгкостью, присущей молодым,
пустился в путь, узилище покинул.
Уел шпион – ни чёрт, ни побратим –
как если бы ударил клин по клину!

Отныне этот хитрый д'Артаньян
для Жана стал  звездою  путеводной.
С посланьем от него, забыв свой сан,
Жан пустится в бега, как  хмырь  безродный!

Наёмник вынул факел из стены,
шагнул вперёд, вновь сделал шаг обратно
и – всё ж рефлексы были в нём сильны –
воззрился на красотку плотоядно:

– Так я пойду? Тебя б облобызал,
   но тороплюсь, а то бы даже трахнул!
   Сержанту врежу так, чтоб и не ахнул!
– Вы не спортсмен, и тут вам не спортзал.

   За дверью ждите, но рукоприкладству,
   чур, воли не давать. Спит крепко страж,
    а мы уйдём тайком на прогуляж.
Мадам, предавшись тайному злорадству,

едва-едва вернув сидельца в строй,
чуть задержалась в камере пустой.
Чтоб к  панике  был повод, к шуму-гаму,
мел на полу  оставил пентаграмму.

Вот поутру сержант заверещит,
когда откроет камеру  ключом он,
а там уж и не пахнет заключённым,
и ужас дурню     разум     сокрушит!
                *         *         *
Барасу снилась лакомая попка –
округла, белоснежна и сочна.
В дверь постучали, поначалу робко,
потом – весьма настойчиво.  Со сна

Гильом пошевелил своей ладонью
и ощутил упругое тепло.
Довольная вполне своей юдолью,
сопела леди – как ей повезло!

Красотка претворялась   спящей   крепко,
с коварной имитацией того,
что в ночь не  отлучалась  от него –
Барас же так, как нынче, дрыхнул редко.

Гильом, проснувшись, руку, ногу снял
с красавицы, с которой    переспал    он,
и в теле, до сих пор ещё усталом,
себя, былого мачо не узнал.

Он вспомнил, что венцом изнеможенья
невольно стал провал в глубокий сон.
Конечно же, и дама, в унисон
с любовником, спала в ночь без движенья.

Когда на грохот сделался похож
бестактный стук в амурную обитель,
Барас стал самым грозным из вельмож:
– Считай, что ты     убитого     убитей!

   Ну, дай же отдохнуть! Чего тебе?!
– Проснитесь де Барас! У нас ЧП!
   Все сбились с ног! Наш арестант бесследно
   из камеры исчез! Колдун, конкретно!

– Кто ж так назойлив? Чёрт бы вас унёс!
Сержант в дверь самовольно сунул нос –
наверное, была причина веской.
Гильом был за альковной занавеской,

которую он вмиг сорвал, когда
дошёл до смысла реплики. Ох, да!
Серьёзна  неожиданная новость.
Барас проявит всю свою суровость.

Что значит, арестант-колдун исчез?!
Докладывал сержант едва ль не с плачем.
Подробностями крайне озадачен,
Верховный отказался наотрез

в такую невозможную чушь верить.
Совсем забыла службу эта челядь!
– Клер одевайтесь вмиг, как на пожар!
   Похоже, де Бриенн от нас сбежал!

– Едва ли знает он о наших планах
   ударить по плотине с двух сторон.
   Во-первых, нужно    действовать,    а в главных,
   внезапны будем мы, а в остальном

   надеюсь я на некий ход конём.
– Какой    же, моя милая Диана-
   Охотница?    Поведай    мне о нём.
– Уж коль Хосе похож на д'Артаньяна,

   нельзя  же не использовать нам шанс,
   сыграв для неприятеля наш фарс.
   Тот мушкетёр ведь ходит лейтенантом,
   а чин такой даётся не телятам,

   и, стало быть, считаться будут с ним
   там, где внедримся к ним мы со своим,
   переодетым ложным мушкетёром.
   Хосе мой смел и, будучи бретёром,

   опасностей не    склонен    избегать.
   Сейчас во вражьем стане тишь да гладь –
   вот мы им и    устроим    должный шорох.
– Эх, знать бы, где у них хранится порох!..

...Необъяснимый страх гнал беглеца             
по городу и далее с оглядкой,
как будто он – бродяга без лица
и статуса и нужно жить украдкой.

Жан мог бы опереться на людей,
ему всецело преданных и верных.
Ведь  выскочил  уже он из сетей
Бараса, и за пару предрассветных

часов мог преспокойно взять реванш
иль голубя послать через Ла-Манш
с запиской срочной о перевороте,
а сам бы мог возглавить что-то вроде

подполья и готовить свой удар
там, где Барас его не ожидал.
Но некая мистическая сила
весь пыл его воинственный гасила.

«Ужель наш генерал пошёл в загул
с какой-то маркитанткою?   Во мода»! –
безропотно исполнил караул
команду де Бриенна, и в ворота

беглец пролез, невнятно пробурчав
о тайне встреч с агентом на нейтралке.
Блудливым нравом старого хрыча,
точнее, острой темой аморалки,

бойцы разнообразили свой трёп.
Жан, самоутвердившись на солдатах,
спиною слыша на себя поклёп,
и не подумал сам    разубеждать    их.

«Как мне не оказаться бы в орде
козачьей, коль наткнусь на их я выезд!
У них свои, возможно,    патрули    есть», –
у Жана закрутило в животе...

             (продолжение в http://www.stihi.ru/2018/06/18/2465)