Тихая Равеннская гробница,
Сумрачный туман на переулке,
Брат мой, Данте, мягко тебе спится?
В этом опустевшем закоулке...
Изгнанное сердце дома просит,
Но Флоренции ты не увидишь вновь,
Смерть натужно горбится, хохочет
И потеряна надежда на любовь.
Ты узришь чертогов адских горе!
Где слились страдание и страх!
Ты поймёшь, как тяжко быть обжоре,
Любой грех нас втаптывает в прах!
Вот, узри, все адские дороги,
Девять сфер страданий и невзгод,
Я б унёс отсюда давно ноги...
Окунувшись в смирный небосвод.
Но увы, я не застал Христова,
Как и многие, кто заточён со мной.
И теперь, лишь скорбные оковы
Окружили нас навек своей стеной.
Дальше вихрь страсти и сомнений,
Их любовь толкнула на грехи.
Присягнув, желаньям вожделений,
Оказались вдруг и к разуму глухи.
Дикий Цербер сторожит Чревоугодье,
Гноем пахнет, разложением в округе,
Поведенье этих душ, уж больно скотье!
Пусть терзают их презренные зверюги!
"Чего копить?" или "Чего швырять?"
Вмиг залилась огромная равнина.
Не могут те деньгами управлять,
Кто скупостью слывёт или транжира.
Там гниёт Стигийское болото,
Укрывая лень и боль гневцов
Слышишь, захлебнётся там уж кто-то,
Захлебнётся в водах подлецов.
Вот и Дита вид открылся перед нами.
Раскалённые гробы тут словно печи.
Чтож, сладкие толкали они речи,
Оплетая лжеученья кандалами.
Распахнитесь же ворота в город тьмы!
И явите нам насильничие своры.
Как безжалостно дики их приговоры.
Приговоры их, что горестней чумы...
Рвы распаханы, их ровно десять штук.
О, оглянись, обманщики вокруг!
Они лгали, украсив речь богато,
Отдавшись порче лжи когда-то.
И Коцит, вон, развернулся своей пастью,
В льдины вечнейшие грешников вбирая,
Тут предатель раскрывается всей мастью.
В тишине замёрзших вод страдая.
Пасти Люцифера воют, стонут,
От истошнейшего крика замирают,
Трое грешников в них всё же не утонут,
Ибо мер давно они не знают.
Вон,Иуда, кириафинский предатель!
Кассий с Брутом, с ним же, заодно!
Нет, греха о, боле созидатель,
Чем предательство, что награждено!
Чтож, с тобой мы Ад вмиг миновали,
Помнишь, как в Чистилище бывали?
Данте, Данте, что же ты притих?
Или нет тебя среди живых?
Под саркофагом заснул ты, поэт.
А мир остался, каким он и был,
Я изредка вижу твой силуэт,
Который в иные миры водил.
Спи же певец под камнем бездушным,
В равенской могильной тиши,
По Флоренции скорбью радушной,
И ты наконец потужи
По Беатриче, по дому-Отчизне.
Средь тихих равенских ночей,
И может гробницу кто-то обрызнет,
Душой, излитой с очей.