В каменном створе штольни климат один - зима. Дед был, насколько помню, с виду "тюрьма-сума". Руки, кайло, лопата - всё чем старик богат, я была чуть крылата, он - тяжело горбат. Гнёзда каменоломен смял вековой ледник. Крылья мои в ладонях грел по ночам старик. Зря на худых ключицах перьев искал он след, - я была недоптицей, он - безнадёжно слеп. В шахте кайло уронишь - эхо всплакнёт бедой. Дед звал меня детёныш, ладил в горсти' гнездо. В жилах гранита, меди, выход искал, окно. Грезил он встретить небо, мне было всё равно.
Деду шепнула, будто, вышли пером крыла, в шаге пути ждёт бухта в тысячу солнц тепла. Время нам, белокрылым, скинуть горбатость зим. Он сделал шаг с обрыва и...
Да и чёрт бы с ним.
Слеп, горб макушки выше - весь в чудака-отца.
Всхлипы пацан услышал нетопыря-птенца.
В горсти кормушку сладил, крылья согреть помог...
С ним были чёрт и ладан, и, показалось, - Бог.