Яну Бруштейну
Я всё равно её люблю,
её, огромную без меры,
мне данную, как символ веры,
дурацкую Москву мою.
Вдыхаю я взахлёб сирень,
топчу чуму казённой плитки
и путь, со скоростью улитки,
по пробкам мне вершить не лень.
Как заблудившийся олень,
я в омутах её проспектов,
тону, субъектом средь объектов,
но выплываю, как пельмень.
И растворяется тоска
в цыганщине иллюминаций,
и мне легко в приюте наций,
кутёнком у её соска.