30.05.18
Вовнутрь губы лишь кривые ландшафты Евразии,
цветами магнолий два глаза и ноздри — отверстия раковин.
Шпигованный звуками мир, завывания Моррисси старого,
японское порно: голые гейши стоят, прикрываются платьями.
Несформированный стон никогда не дойдет до поверхности, схваченной
бензиновой коркой цветной заводной кратковременной памяти.
Кто-то обнял ламинат и свернулся, трясется калачиком,
и плачет, и плачет, не быть этим кем-то, не быть, не скатить себя в крайности.
Прожилками ртути средь мышечной ткани израненной;
гудящего, бьющего, насквозь, навылет; и партией
свистящей органной, холодными, мертвыми пальцами
ворошить человека в утробе скалеченной, смученной матери.
Но я только спрошу, выдыхая все двойство до боли подкожное,
(жизнь как путь от прицела до мушки двустволки Кобейновской)
но я только спрошу: господи, господи, боженька,
может быть, ты послушаешь… Музыку, музыку… Пение...
Ну так вот, что я понял за те две десятки, что выстрадал,
что я вынес из этой тоски, в животе так ножом стервенеющей,
так, наверное, то, что если страдать, то страдать выразительно,
и делать перформанс, концепт из приевшейся немощи.
И пусть вьется тоска вокруг шеи петлею загнившего Кертиса,
и пусть зависть и злость закисают внутри иждивенцами.
Я спрошу: “кому музыки?!”, в человечишку жалкого скорчившись,
закричу, “кому музыки?!”; бледный, со вздутыми венами.
И я буду стоять средь пустой и заброшенной комнаты,
как бухой Фредди Рупперт, трясущий рукой, вынимая всю внутренность.
Моя клетка грудная изрешечена ржавыми, грязными пломбами.
ЧТО
РЕБЯТА
КАК ВАМ
ТАКАЯ
МУЗЫКА?