На вешалке моей среди забытых зимних
подержанных вещей: пальто и шуб овчинных,
поломанных зонтов и ремешков из кожи
висит ещё и то, что мне всего дороже.
Висит мой пыльный плащ, потрёпанный в походах,
пробитый тут и там, омоченный в крови,
висит мой гордый меч – яснее небосвода
сверканием огня на сизом лезвии.
Висит узда коня- того, что благосклонно,
безропотно носил сквозь дым пороховой.
И, наконец, моя алмазная корона,
готовая венец зажечь над головой.
А годы не щадят ни королей, ни лордов,
и вот уже руке не размахнуть меча.
И голову держать не позволяет гордо
скрипучий ревматизм в натруженных плечах.
Состарившийся конь ступает еле-еле,
ему не гарцевать, как прежде, подо мной.
И меч мой, и корона проржавели.
И моль побила плащ походный мой.
И думы старика не вспыхивают – тлеют.
Как тлеют под золой в камине угольки.
Но веришь ли, мой внук, я вовсе не жалею
и всё равно не стал менять бы ни строки.
Ты добрый мальчик, ты доверчиво внимаешь
склерозной болтовне седого старика.
И всё же ты меня совсем не понимаешь
и смотришь на меня совсем издалека.
Но подвиги мои, бог даст, ты преумножишь.
Возьми же этот ключ, кладовку отвори.
Поди, возьми всё то, что мне всего дороже.
Не думай о последствиях. Бери.