-1-
Вот так лежи, как ты легла.
Всегда - в конце концов -
подушка белая бела,
белым-бело лицо.
И локти белые остры.
И сложно не учесть -
в тебе есть что-то от сестры,
от дочки что-то есть,
которых не было и нет,
но ими ты побудь.
Пусть не ладонь моя, а свет
твою погладит грудь,
обычный свет от ночника,
дарующий тепло,
который даже не рука,
а белое крыло,
пусть ляжет рядом он в кровать,
дотронется сосцов.
Я буду тихо ревновать -
таков удел отцов,
конечно, если есть у вас
русалочья родня,
отцы и братья синих глаз -
подводного огня.
-2-
Лунный латунный прогалок
небу ночному к лицу.
Май - это месяц русалок.
Вот он подходит к концу.
Куришь одну за другою.
Курят помногу в беде.
Дактиль струится водою,
гоголь плывёт по воде.
Звёзды похожи на нэцке
(это причём здесь? а пусть!).
Где-то - в Одессе, в Донецке -
точно такая же грусть.
Птица летит по-над морем,
птица летит над Днепром.
Если над морем - не горе,
а над рекою - облом.
Редкая птица смогла бы -
классика, мать её так!
Всплески русалочьи, жабы
ведьмин насмешливый квак.
Что нам, Наташа, до славы?
Что нам, Серёжа, успех?
Этот носач з-під Полтавы
был отоварен за всех -
русскою болью невнятной,
страхом, потливостью рук,
переводя на понятный
мовы русалочьей звук.
-3-
Мы ляжем с тобою в кровать.
Споют нам Гарфанкель и Саймон
о том, что любить - умирать,
что воздух дыханьем расплавлен.
Мы будем смотреть в потолок.
Качнётся у каждого сердце -
вчера бесполезный брелок
сегодня - открытая дверца.
Заходят туда сквозняки
и птицы влетают без спроса.
А в белом изгибе руки
отсутствие знака вопроса.
А в синих глазах темнота.
Гарфанкеля голос высокий.
И горькая складка у рта,
и губы, что листья осоки.
Природа молчит за стеклом,
молчит, прижимается к стёклам,
глядит на бутылки с бухлом
и видит, что скатерть намокла,
что скатерть немного в вине,
что ближе к сгущению ночи
вся ты - лишь ресницы одне
и синие-синие очи,
что смотрит всё это со дна,
как на небо смотрит русалка -
тиха, одинока, бледна,
и смотрит и страшно и жалко.