Посмотрел вчера фильм «Стыд». Что сказать? Это типа про «Курск». Вот фильм «72 метра» смотрел и буду смотреть. Не только из-за музыки Эннио Морриконе. Она там, конечно, несколько уступает саунд трюкам в серджолеоновской трилогии спагетти-вестернов, но тоже талантливая. Просто не все же маэстру гениальные сонатины писать. А в целом хотиненковский фильм пусть и не связан напрямую с трагедией «Курска», но яркий, пронзительный, точный, цепляющий.
А вот «Стыд» смотрел с не ослабевавшей, пульсирующей в мозгу единственной мыслью: «Когда же кончится эта пытка?!». И больше никогда не смогу себя заставить еще хоть раз, хоть пять минут посмотреть эту картину. Только с зажмуренными глазами. А если какие-нибудь палачи привяжут меня к креслу и зафиксируют голову тисками, а веки глазными распираторами, так чтобы я был принужден смотреть этот шедевр либеральной мысли, если такое, не дай бог, со мной подобное случится, наверное, или умру, или постараюсь уснуть с открытыми глазами, или хотя бы потеряю сознание.
Есть в нашем народе такое неприличное выражение: «Гребаный стыд!». Именно так, в двух словах и можно выразить мое отношение к этому фильму.
Если немного рассказать о сюжете, то его попросту нет. Потому что невнятную историю о том, как в далекий северный портовый город, зажатый между заснеженных сопок, приехала на новеньком «фиате» бесчувственная сука, жена капитан-лейтенанта с подводной лодки, а перед ней в город въехали два матросика на «буханке» и повстречали городскую сумасшедшую, красившую губы на морозе, и первые слова этого немногословного повествования были таковы: «Эй, принцесса, сними трусики, покажи пилотку!», то это не сюжет.
Дальше больше. Приехали санитары. Безумная баба от них пыталась бежать, ее догнали, успокоили уколом. И увезли в неизвестном направлении.
А питерская штучка в новой красной машине ждет своего мужа из «автономки». Матросы привезли в город, а вернее, в ПГТ – поселок городского типа, олениху. Потому что одна из жен офицеров подлодки – беременная чукчанка. И ей нужно кормить оленьим молоком будущего новорожденного. Олениха вызывает раздражение у директрисы школы – ярой патриотки и тоже офицерской жены, надо полагать. А ведь всем либералам известно, что патриотизм это не только последнее, но и единственное прибежище всех негодяев и негодяек.
Питерская жена капитан-лейтенанта бездумно проводит свои дни. Не желает идти работать медсестрой, несмотря на медицинское образование. Вообще никуда не хочет. Только случайно оказывается голой на коленях у местного рыбопромышленника. На его сейнере. Впрочем, сам адюльтер не показывают. Только ее голую. Со спины. И немного ягодиц.
В дальнейшем деликатный режиссер показывает лишь ее голую грудь в ванне, когда капитан-лейтенантша то ли утопиться хочет, то ли просто моется. Уже после того, как сарафанное радио разнесло по поселку, что они там лежат на грунте и перестукиваются в переборку.
Вообще все жители этой военно-морской базы показаны некими отмороженными уродами, зомбифицированными, бездушными автоматами. И даже живая и непосредственная чукчанка, устроившая в городской квартире настоящую ярангу с жердями-вешалАми и шкурами, чуть ли не с костерком-очажком, словно бы лишний раз оттеняет живых мертвецов – соседей. Она и выписана слишком жизнелюбивой, как марсианка, пришелица из дальнего чукотского космоса с настоящей жизнью, где бегают стада оленей и смеются пузатые пеликены.
А вот русские угрюмые моряки и их жены в своем отмороженном насквозь портовом поселке с облезлыми хрущевками и бессолнечным небом – настоящие нелюди.
Но даже и постсоветский нелюдь – лососевый король, местный рыбопромышленник, и тот оказывается живее бесчувственной суки, которая перепихнулась с ним от нечего делать. Но ведь это же все – русские люди. Непонятные и чужие. Не понятые ни наполеоновским гвардейцем Шарлем Оливье каким-нибудь, ни штурмбанфюрером Ваффен СС Гансом Фогелем из дивизии «Мертвая голова», ни сегодняшними цивилизованными нациями, у которых только отдельные смердяковы горазды сапоги ваксой да собственным рукавом, а то и языком чистить до зеркального блеска.
Фильм не обременен ни диалогами, ни даже рефлексией, мятущейся, как интеллигентские кальсоны на веревке в ветреную погоду. Под стать суровой северной природе и музыкальное сопровождение, на которое режиссер тоже поскупился. Саундтрек практически отсутствует, кроме финала.
Традиции скорбного бесчувствия а-ля Сокуров – образец для всего отечественного арт-хаоса, хаотизирующего сознание зрителя настолько, что подавление всяческого желания жить после просмотра подобных картин, надо усиливать обязательной выдачей по куску мыла и мотку веревки каждому зрителю, выходящему вон из зала. Иди, родной! Сперва помойся, потом в горы полезай. Нет гор поблизости? Вешайся!
Я бы не только бесплатно показывал такие шедевры, но и еще приплачивал бы зрителям за то, что они не уснули и не сбежали до финальных титров.
Вот так проходит кинофестиваль, посвященный правам человека в нашем городе с плачущим небом.
В конце фильма «Стыд» главная бесчувственная героиня, собравшаяся уезжать в свой Питер до того, как поднимут лодку и похоронят моряков, и ее мужа, вдруг пробуждается от тупой летаргии. И случайно найдя письма к своему погибшему мужу от какой-то местной девушки, его любовницы на раз, узнает, что та была учительницей рисования в местной школе. Потом еще и сошла с ума. Это та самая дурочка, которой матросы с оленихой в кузове кричали про снятие трусиков и показ пилотки. Вдова капитан-лейтенанта и малоразговорчивая любовница местного короля рыбной ловли в промышленных масштабах ищет свою молочную сестрицу. Находит ее в местной больнице. Куда та попала после того, как подожгла дом ветеранов. Врач, который смотрит за психбольной, сам какой-то не дружащий с собственной головушкой, по виду – садист или коллега доктора Менгеле, правда, без горы трупов в скелетном шкафу. Просто очередной урод.
В общем, вдовушка забирает с собой скорбную разумом товарку по несчастной любви, чтобы узнать у нее, что же такое любовь, так как сама выскочила замуж за своего моряка без оной. Отсюда ее равнодушие к гибели мужа. Привезя пироманку на квартиру, она ее моет. Оператор опять же деликатно показывает сисечки молодой психопатки. Актриса очень убедительно играет безумную. Оживший Станиславский, покривившись, но все же изрекает: «Верю. На четыре с плюсом». Или с минусом. Да какая на хрен разница!
Комендант офицерского общежития становится Герасимом. И застреливает свою собачку, которая гавкала по ночам и мешала спать. Тупой солдафон-мичман. Без слезинки убивает собачку и зарывает ее в вечную мерзлоту Кольского полуострова.
Соседка-мамаша с двумя детьми едет крышей. И среди ночи, одев детей, ведет их в гараж, где они вместе отправляются к утопшему в подлодке папе, включив двигатель на холостом ходу. Утром их хладные трупы обнаруживают соседи.
Правильная директриса напивается вусмерть и ломает кран на кухне. Старшая дочь просит веселую вдову – любовницу рыбного короля выполнить роль сантехника и медсестры для своей невменяемой матери. Вот оно – последнее и единственное прибежище негодяев русского патриотизма.
Единственный приятный внешне молодой матросик каждый день, даже после окончания перестукивания под водой погибавших в подлодке сослуживцев, по приказу командира приносит бледную тепличную розу-задохлика блудливо бесчувственной главной героине в красном «фиате», за который она то ли продала, то ли сдала мамину квартиру в Питере.
В финале этой душераздирающей ленты о «Курске», в которой нет ни «Курска», ни истинного горя вдов и сирот, а лишь либеральный глум, старшая дочка правильной директрисы заставляет брата искать на глобусе Австралию. Тут же сразу ненавязчиво вспоминается волюнтарист и троцкист кукурузник-Хрущ со своими байками о том, что неграмотный Сталин-де, воевал по глобусу. И такая же отмороженная, как все остальные жители поселка, аутичная старшая девочка говорит, что в будущем будет жить в Австралии, потому что там нет зимы и полярной ночи.
А вообще в самом конце главная героиня, шлюховатая питерская выдра выводит из квартиры, где отключили свет свою безумную молочную сестрицу, у которой начался психопатический приступ боязни темноты, и в ночном небе начинает буйствовать северное сияние. Отчего, очевидно, по мысли режиссера и сценариста, у зрителя должен произойти некий катарсис и зажечься свет в конце тоннеля.
Но почему-то не зажигается. Ну, вот не горит и все тут.
После того, как зажегся свет в кинозале, вежливые мои земляки вяло поаплодировали.
Незадолго до конца сеанса мимо меня прошли и вышли двое молодых ребят. Парень с девушкой. Я, как и остальные зрители, выдержал эту пытку движущимися картинками.
Но не смог выдержать обсуждения фильма. Правда, одна из зрительниц спросила у режиссера, до того, как я выскользнул ужом из зала, для чего, сказала она, постановщик показал все так мрачно? Да, мы еле выжили в те проклятые 90-е. Но когда сегодня дети спрашивают нас, как мы жили, говорила та женщина, то мы говорим им, что мы и веселились, и были счастливы в своей бедности и нищете. И ничего такого безумного, как и скорбного бесчувствия и близко не было в нашей скромной, обобранной олигархами, жизни в 90-х.
Конечно же, режиссер категорически не согласился с правом этой недалекой зрительницы рассказывать своим детям о том, как мы, несмотря ни на что, выживали с оптимизмом в 90-е. Ведь фестиваль этот посвящен правам человека. А не тех нелюдей, которых так реалистично изобразил режиссер, гордящийся своим либеральным кредо.
Так что надо правильно расставлять акценты и верно доносить до детей единственно правильную точку зрения на нашу страну, нашу историю. И вообще мечтать о пальмах и далекой Австралии, где не бывает зимы и полярной ночи. Где нет ни плохих дорог, ни дураков, ни Русью не пахнет, ни вообще каким-либо патриотизмом с квасным душком.
Ведь это «гребаный стад» жить в такой страшной стране, не так ли, г-н режиссер? Я выскользнул из зала под рефрен монотонно бубнившего мужского голоса, без какой либо эмоциональной окраски: «На Колыме везде так, везде такая разруха. На Колыме везде так. На Колыме везде так». Это был один из зрителей – единомышленников режиссера. Не знаю, много ли было еще согласных с режиссерской трактовкой трагедии экипажа подводной лодки «Курск», которую даже не показали в этом фильме, так как бежал оттуда со всех ног. В общем, ни одного кадра из военно-морской базы нам не показали, а только небольшую группу сумасшедших женщин. Две из которых отличались еще и повышенной похотливостью. Но тоже какой-то примороженной. Ну ведь на Севере же дело происходит.
Наверное, в такой свободной стране, как Россия, имеют право на существование не только различные точки зрения, но и разное такое кино. Для разных меньшинств. Сексуально-гендерных, либерально-западнических, откровенно антипатриотичных, да каких угодно. Вот только мне одно не понятно. Почему Фонд кино и другие государственные организации выделяют немалые денежные суммы на производство подобных лент? Ведь дело не только в том, что эти финансы складываются из налогов, в том числе и из моих, из налогов большинства народа России. И справедливо было бы финансировать фильмы, так произвольно трактующие историю и действительность в моей стране, из собственного кармана. Или из иностранных пожертвований. Кстати, вместе с фестивальщиками к нам приехали представители немецкого фонда им. Розы Люксембург. А я в детстве жил на улице ее имени, к слову.
Но дело даже не в этом. А в том, что нам всем, большинству граждан России, за наши же деньги, навязывают такое своеобразное понимание прав человека и определенные взгляды. И хотя моим самым первым инстинктивным желанием после просмотра этого фильма было стремление побыстрее найти кусок мыла и веревку, но поуспокоившись от этого активно депрессивного воздействия на сознание и подсознание, я все же громко произнес на опустевшей вечерней улице: «А шиш вы, господа хорошие, угадали! Это моя страна, мой народ, наши победы и поражения, наши трагедии и взлеты, и наше искусство. Которое еще совсем недавно по всему миру называли «Великим советским кино». И мы желаем смотреть то, что любим, что нам действительно нравится, не впадая в крайности, от т.н. «зрительского, голливудского кино», до третьесортного «арт-хауса», хаотизирующего все, до чего ни дотянутся его шаловливые ручки. По которым надо время от времени шлепать прутиком, а не заливать их денежным потоком. Ладошки загребущие я имею в виду».
Вот как-то так, друзья. Накануне я был осчастливлен такой же нудятиной, от того же режиссера. Та же пытка. То же самое. Во всем отечественном кино лишь однажды был единственный такой гений, чьи картины каждый раз проваливались и не окупали затраты, зато были обласканы на заграничных кинофестивалях. Это сын великого русского поэта-фронтовика Арсения Тарковского. И работы сына, надо признать, хоть и не для массового зрителя, но по-своему гениальны. А все прочее, это даже не потуги его эпигонов, а лишенных таланта последователей Сокурова, «сокуровщина» из третьих рук. Ибо такой феномен, как «сокуровщина» есть, а вот «тарковщины» на свете нет и не было. Андрею Арсеньевичу крупно повезло с эпохой. Он мог творить безнаказанно и за государственный счет. Потому что на один его, не окупившийся в прокате, шедевр приходилась сотня крепких военных, производственных драм, исторических лент и фильмов про романтиков Севера, «неуловимых мстителей» и «кавказских пленниц», которые с лихвой окупали все расходы Тарковского на свои картины не для всех. Сумел бы мэтр выжить в постсоветской России, не воспевая «малиновые пинжаки» и «бумеры бригадиров»?
Так что, резюмируя, отмечу, пусть фильмов будет много и разных в нашем прокате. Только вот альтернативные и либеральные пусть все же снимаются за свой счет. Или за счет иностранных фондов-грантов. Но тогда в начальных титрах так пусть и пишут, что такой-то «иностранный агент» представляет фильм режиссера такого-то…